Нет! Он сделал доблестное усилие над собой и остановил расходившееся воображение. Он не может позволить себе снова потерять голову из-за женщины. «Но ведь мне это и не грозит, — возразил он самому себе. — Теперь-то я кое-чему научился, чтобы не поверить, что Маргарет — воплощение всех женских совершенств. Она всего-навсего…»

Всего-навсего кто? Этот вопрос, сбивающий с толку, снова принялся терзать его. Кто такая Маргарет? Пока он не переспал с ней, она была девственна. А он так и не узнал почему. Не узнал, что за отношения у нее с Гилроем. Или почему она иногда говорит, как его оксфордские наставники. Не понимал он также, как ей удалось обыграть его в шахматы. Либо ей невероятно повезло, либо у нее была хорошая практика. Но в таком случае где она получила эту практику игры и у кого?

Течение его мыслей внезапно было прервано, потому что Маргарет встала и он увидел все ее нагое тело. Филипп судорожно сжался, точно огромный кулак ударил его по голове, выбив оттуда все мысли, кроме одной. Необходимо овладеть Маргарет. Немедленно. И все его тщательно обоснованные; аргументы насчет того, почему ему следует подождать, превратились просто-напросто в бессмысленные словеса. Ничто не имело значения — лишь бы удовлетворить непреодолимое Желание погрузиться в ее тело.

Маргарет осторожно облилась чистой водой из кувшина который Дейзи поставила рядом с ванной, и смыла с себя мыло Поставив на пол пустой кувшин, она вышла из ванны — и похолодела, увидев Филиппа, стоявшего у дверей.

Схватив полотенце, Маргарет неловко закуталась в него, стараясь как можно больше прикрыть свою наготу.

Она тревожно всматривалась в Филиппа, пытаясь понять, в каком он настроении. Лицо его словно было высечено из мрамора. Единственное, что было живым на его лице, — это глаза. И они сверкали огнем, который и пугал, и привлекал ее.

— Что вам нужно? — Маргарет прибегла к помощи слов, чтобы воздвигнуть между ними преграду.

Дыхание замерло у нее в груди, когда он медленно направился к ней, не сводя глаз с ее едва прикрытых грудей. Она испугалась, без труда поняв, какие чувства охватили его. Она боялась, что он снова решит предаться ласкам и что она забеременеет от этих ласк; боялась боли, которая неизбежно последует за ласками. Но больше всего испугалась она того, кем она станет себя ощущать после этих ласк. Распутницей, как и положено незаконнорожденной; а ей хочется быть нравственной женщиной.

— Я хочу спросить о письме, которое вы получили. — Филипп изо всех сил старался сосредоточиться на чем-то другом, кроме ее полуобнаженного тела и собственной реакции на него.

Маргарет даже не услышала, что он сказал. Внимание ее было поглощено его голыми ногами, виднеющимися из-под темно-бордового халата. Неужели на нем ничего нет, кроме халата? Сердце у нее вдруг подпрыгнуло, и она чуть не задохнулась.

— Отвечайте, сударыня! — Голос Филиппа показался ей странным, густым и слегка приглушенным, а не решительным, каким он был всегда.

Потянуло сквозняком, и Маргарет судорожно вздрогнула.

— Оботритесь, пока не заработали воспаление легких.

— Как только вы выйдете из моей комнаты. — Маргарет постаралась придать своему голосу уверенность, которой она вовсе не ощущала.

— Это мой дом, и все здесь служит для моего удовольствия, в том числе и вы!

Услышав этот безапелляционный тон, Маргарет содрогнулась.

Словно потеряв терпение, Филипп подошел к ней, вырвал у нее полотенце и принялся растирать ее мокрое тело.

Маргарет чувствовала, как его пальцы при движении нажимали на ее плоть. От этого ее охватило жаром. Таким жаром, что вода могла бы испариться с ее тела без помощи полотенца. Она задышала прерывисто, потому что руки его двигались все медленнее и медленнее, когда полотенце добралось до ее груди. Тело ее напряглось, по нему побежали мурашки. Ее охватило странное чувство, понуждающее замолчать рассудок и изгоняющее остатки здравого смысла.

«Нужно выставить его отсюда, — подумала она. — Если это продолжится еще хоть немного, мне придется бороться не только с ним, но и с собой без всякой надежды победить», Она не понимала, как ее тело могло отзываться на его прикосновения, в то время как рассудок прекрасно сознавал, к какому результату это приведет — к боли. Но это не играло никакой роли, словно речь шла не о ней.

— Я уже сухая. — Слова эти прозвучали так, будто она задыхается от страха, но ей было все равно. Самое важное — избавиться от него. Сейчас же.

Опустив голову, он прижался губами к ее левой груди.

— Вот здесь еще не совсем сухо.

И он поцеловал это место.

Маргарет попыталась отвернуться, но потом заставила себя посмотреть в его горящие темные глаза. Она не может сравниться с ним в силе, но не позволит ему увидеть, как ей страшно.

— От кого письмо? — Неожиданный вопрос Филиппа показался ей бессмысленным.

Письмо? Она попыталась понять, но чувства ее были в таком смятении, что попытка оказалась безуспешной.

— Говорите! — Повелительный голос Филиппа неожиданно помог ей немного взять себя в руки. — Я ваш муж. Я имею право знать.

Точнее было бы назвать его моим тюремщиком», — подумала Маргарет, но у нее хватило здравого смысла не произнести этого вслух. Положение ее в настоящий момент слишком уязвимо, так что лучше не злить его намеренно.

— Письмо от Джорджа, — промямлила она.

— С какой стати Гилрою писать вам?

— Потому что Джордж любит меня, — отпарировала Маргарет. — И потому что он знает — я беспокоюсь о нем.

Филипп посмотрел на ее пылающее лицо и задумался. Она уже говорила о том, что Гилрой любит ее, а она — его. Тогда он решил, что она имеет в виду телесную любовь, но оказалось, что это не так. Что же за любовь связывает их? Она так сильна, эта любовь, что Маргарет вышла замуж за него, лишь бы спасти этого старого развратника.

Маргарет немного подалась в сторону, попытавшись воспользоваться тем, что Филипп отвлекся, и убежать. Но попытка ее ни к чему не привела. Он, не раздумывая, прижал ее к себе, чтобы удержать на месте. Этим он почти погубил себя, потому что тело его напряглось так, что он не мог думать ни о чем, кроме как о необходимости закончить то, что начал.

«Думай, — попытался он собраться с мыслями. — Она сказала, что этот Гилрой — ее родственник. Может ли это быть правдой? Может ли ее любовь к нему быть лишь родственной любовью?»

Непроизвольно он опустил голову так, что мог, обдумывая эту мысль, ощущать запах кожи на ее шее. Конечно, это возможно, но, как ему казалось, весьма маловероятно. По собственному опыту он знал, что родственники не дают, они берут — берут все, на что можно наложить лапу, и еще, как правило, жалуются, что им мало.

Это соображение вызвало у него раздражение, чего раньше никогда не бывало. Раньше он просто принимал жадность своих родственников как данность и пытался, насколько возможно, избегать их.