Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джер молча сунул ей миску и отрезал еще кусок хлеба.
А Паола вдруг подумала, что путешествовать с ассасином — и правда совсем не то, что с рыцарем.
Это путешествие напоминало полет стрелы — прямой и стремительный. Ни на что не отвлекаясь, нигде не задерживаясь. Оставляя позади горящие деревни, полосы сожженной земли, гибнущих людей, которым еще можно было бы помочь, разбойников и мародеров, которых можно было бы остановить… Нам нет до них дела, повторяла себе Паола, мы спешим. Нам дорог каждый миг, мы не имеем права задерживаться в дороге, тем более — рисковать.
Столица встретила их странной для предполуденных часов тишиной. Не играла в переулках ребятня, не разгуливали по улицам, распевая, шалопаи-оруженосцы, не шествовали с рынка кумушки с полными корзинами. На дверях харчевен и лавок висели тяжелые замки. Рыночную площадь украшала новехонькая виселица; на груди болтавшегося на ней доходяги висела дощечка с крупной надписью: «вор».
Ассасин оценивающе прищурился:
— Вчера вздернули. Поклеван, но не опух.
Спросил у подпирающего столб мужика-ополченца:
— За что?
— Зерно украсть хотел. — Мужик сплюнул.
— Гадость какая, — с чувством выдала Джатта. Паола подумала почему-то, что подруга имеет в виду вовсе не самого повешенного. Сглотнула, подавляя подступившую к горлу тошноту: вид чуть покачивающихся почерневших босых ног был отвратителен.
В ворота Гильдии Паола вошла с облегчением: молчание столичных улиц угнетало. Но и здесь было слишком тихо, двор пустовал, а караулящий ворота ученик глядел почему-то зло и на вопрос, где Ольрик, молча махнул рукой в сторону башни.
— Вот что, девушки, — Джер поправил сбившийся шарф, — идите ешьте, мойтесь, что вам там еще с дороги надо, а я с вашим Ольриком сам поговорю.
— Все равно нас позовет, — возразила Джатта.
— Ну позовет, так придете. — Мелькнул краешек черного плаща, и ассасин исчез.
Джатта вздохнула:
— И правда, пойдем хоть помоемся.
Они успели и помыться, и поесть, и даже расспросить младших девчонок. Те, правда, мало знали, все больше слухи да сплетни, но ведь и из слухов можно понять многое. Говорили, что император заперся у себя и никого не хочет видеть, что делами заправляют частью маги и жрецы, частью — приближенные дворяне, а войска болтаются где-то посередине, слушая то одних, то других. Что алчные до наживы лавочники зарывают зерно в ямы, опасаясь изъятия в пользу армии, и скоро начнется голод. Что мужикам-беженцам, отправленным укреплять городки близ столицы, за работу платят похлебкой и хлебом из отрубей, а недовольных вешают без долгих разговоров.
Короче, слухи были нерадостны.
Ольрик тоже глядел хмуро. Он все-таки позвал их, долго выспрашивал, обронил мельком:
— Твой жезл все равно уберут, конечно, скоро. Гномы не склонны делиться. Торгаши они и есть торгаши.
Джатта придвинулась ближе, взяла Паолу за руку. А та думала: ну и зачем все было? Ради чего погиб Гидеон? Ольрик понял, добавил:
— Лучше чем ничего, девочка. Нам каждая кроха нужна. Сейчас две войны. Вторая — за ресурсы, и в ней союзников нет. Только враги.
Паола промолчала. Все это было горько и тягостно, забыть бы, да не получится.
Остаток дня она проспала.
Наутро снова вызвал Ольрик. У мага сидел тот самый долговязый вор. Паола запнулась, входя, вздрогнула. Зачесался бок — там, куда пришелся воровской нож.
— Что, крылатая, думала, меня вздернули давно?
— Удивляюсь, что нет.
Долговязый глумливо ухмыльнулся:
— А без ворья честным людям никуда, вот и удивляйся.
— Цыц! — рявкнул маг. — Ты! Повтори ей, что мне рассказывал. Коротко, самое важное.
Вор примиряюще поднял руки. Ткнул пальцем в карту на столе мага:
— Здесь. Ничейный рудник. Золотишко. Там варвары рядом, таскают на цацки, но помалу. Дикари, цены не знают. Дорога спокойная, в самый раз для девочки.
Паола на шпильку внимания не обратила. Склонилась над картой, запоминая путь. Спросила:
— Ориентиры есть?
Долговязый ухмыльнулся:
— Издали видать. Торчит там скала посреди степи, как…
Ольрик шваркнул ладонью по столу:
— Без глума!
— Ой, ну ладно! Торчит. Так вот под скалой и…
— Ясно, — кивнула Паола. — Еще что-нибудь?
— Там овраги, на засаду нарваться как два пальца…
Ольрик снова грохнул по столу.
— Все! Проваливай, свободен пока.
Вор ухмыльнулся. Выходя, нарочито задел Паолу плечом. Та дождалась, пока закроется дверь. Спросила:
— Ему верить можно?
— За страх работает, — ответил маг. — Свою шкуру поганую выкупает.
— Я бы не верила.
— Проверишь. — Ольрик уставился на Паолу колючим взглядом.
Девушка пожала плечами:
— Когда идти?
— Завтра. Отдохни еще день.
— Могу и сегодня. Я выспалась уже.
— Отдыхай, — буркнул маг. — Еще найти, кого с тобой послать. Иди.
Во дворе ждала Джатта.
— Уходишь?
— Завтра.
— Мы с Джером уже. Ну, удачи!
Обнялись молча. Громких слов говорить не хотелось.
Не раз и не два Паола гадала, как сложился бы и чем бы закончился этот поход, будь у нее другой спутник. Не вызывающий одним лишь видом тянущей боли в сердце. Не пугающий пустотой в когда-то веселых глазах. Не отводящий взгляд в тщетных попытках скрыть неприязнь. Хотела бы она спросить Ольрика, почему из всех рыцарей сопровождать ее послали именно Фабиана! А впрочем, что теперь толку спрашивать…
Ни Паола, ни Фабиан не отказались сразу. А потом, когда поняли, насколько каждому из них тягостно присутствие другого, было поздно. Коней в атаке не меняют.
Поэтому оба делали то единственное, что могли: старались свести общение к необходимой малости. «Обед готов», «Спи, я подежурю», «Проедем сегодня еще немного»…
Лишь однажды Фабиан нарушил сложившийся порядок. Спросил хмуро и зло, глядя мимо Паолы в густой вечерний сумрак:
— Если бы он позвал тебя замуж, ты бы пошла?
— Он не звал, — ответила Паола. Слишком резко ответила и тут же отвернулась, кусая губы. Накатила обида. Глупо обижаться на мертвого. Глупо и бесполезно, и только сердце рвет, но, боже Всевышний, что делать, если болит — до сих пор? За то, что не звал, что с братом, похоже, говорил о любви к ней, а с ней самой — нет. За то, что решал судьбу обоих, не считая нужным хоть слово ей сказать. Будто она была бестолковым грузом!