Короче, решил я сегодня сесть впереди и занять все сиденье. Как бы полулежа, спиной к окну. Чтобы смотреть на других ребят. Хорошо, что в школьном автобусе пристегиваться не надо, а то я бы не смог так развалиться.

Заметил я одно: как все изменились. В детстве мы в последний день учебы по дороге домой всегда в автобусе пели. У нас и песня любимая была: как я потом выяснил, пинк-флойдовская, «Another Brick in the Wall, part two». Но была еще одна песня, которая нам нравилась еще больше, потому что заканчивалась она ругательством. Там пелось:

…Звенит звонок в последний раз / И нам учитель — не указ /Долой учебник и тетрадь / На школу нам теперь насрать.

А потом все хохотали, потому что за сквернословие нам доставалось, но тут у нас был большой перевес в живой силе. По глупости мы не понимали, что водителю наша песня до лампочки. Ему бы развезти нас поскорее — и домой. Пообедать, выпить да вздремнуть пару часиков. Но в ту пору мы этого понять не могли. Зубрилы и дебилы были заодно.

Мой брат приехал в субботу вечером. За этот год изменился он еще больше, чем ребята в автобусе. Бороду отрастил! Как я обрадовался! Он теперь и улыбается по-другому, и ведет себя «галантно». Сели мы ужинать, и все расспрашивали его про универ. Папа насчет спорта интересовался. Мама — насчет учебы. Я все просил, чтобы он рассказал какой-нибудь смешной случай. Сестра нервно выпытывала, как там «вообще» и не грозит ли ей «студенческая пятнашка». Не знаю, что это такое, но думаю — пятнадцать фунтов лишнего веса.

Я ждал, что мой брат будет без остановки рассказывать о своих делах. Пока он учился в школе, так бывало и после важных матчей, и после всяких событий типа выпускного. Но в этот раз он, похоже, больше интересовался нашими делами, особенно тем, как у сестры прошло окончание школы.

Пока они болтали, я вспомнил того спортивного обозревателя, который упомянул моего брата. И так обрадовался! Рассказал нашим. И что получилось.

Папа сказал:

— Нет, вы слышали?!

Брат сказал:

— Честно?!

— Ну да, — отвечаю. — Я же с ним лично разговаривал.

Брат спрашивает:

— А что он конкретно хорошего сказал?

Папа говорит:

— Любая пресса — хорошая пресса.

Не знаю, откуда он это взял. Брат не унимается:

— А что конкретно?

— Ну, — говорю, — сказал, что для студента спорт — огромная нагрузка.

Брат кивает.

— Но зато закаляет характер. И еще сказал, что Пенсильванский университет проводит очень разумную политику спортивного набора. Тут он как раз тебя упомянул.

Брат спрашивает:

— А когда у вас был этот разговор?

— Недели две назад.

Сказал — и оцепенел, потому что припомнил другое. Ведь повстречал я этого обозревателя ночью в парке. И угостил сигаретой. А он пытался меня заклеить. Сижу как каменный, надеюсь, что пронесет. Но нет.

— Где ж ты с ним познакомился, солнышко? — Это мама спросила.

И я превзошел сам себя: изобразил, как будто у меня память отшибло. А в голове проносится:

«Так… Его пригласили выступить у нас в школе… нет… сестра ущучит… В „Биг-бое“… он там был с семьей… нет… отец ругаться будет, что я к „бедняге“ приставал со своими глупостями… он это в новостях сказал… но я же сболтнул, что беседовал с ним лично… стоп…»

— В парке, — говорю. — Когда мы с Патриком гулять ходили.

— Он, наверно, с семьей был? — спрашивает папа. — И ты начал приставать к бедняге со своими глупостями?

— Нет, он был один.

На этом и отец, и все остальные успокоились, мне даже врать не пришлось. К счастью, внимание переключилось на маму, которая за праздничным столом всегда говорит одинаково:

— Не пора ли переходить к мороженому?

Все сказали, что пора, кроме моей сестры. Ей, как видно, не давала покоя «студенческая пятнашка».

На другой день я проснулся раньше обычного. Патрик так и не позвонил, Сэм тоже, вообще никто, но я знал, что увижу их на вручении аттестатов, так что особенно не беспокоился. Около десяти утра к нам пожаловала вся родня, в том числе и папины родственники из Огайо. Эти две семейки не особенно ладят, а мы с двоюродными — нормально, потому что нам взрослые разборки по барабану.

Мы устроили раннее застолье с шампанским, и мама, как в прошлом году, когда отмечали выпуск моего брата, налила своему отцу (моему деду) вместо шампанского яблочную газировку, чтобы он не напился и не начал бузить. А он изрек то же самое, что и в прошлом году:

— Недурственное шампанское.

Думаю, он не особо разбирается — он больше пиво пьет. Иногда виски.

Около половины первого застолье окончилось. Всем двоюродным поручили сесть за руль, потому что у взрослых еще не выветрился алкоголь. Трезвым был только мой отец, потому что он все время суетился со взятой напрокат видеокамерой.

— Зачем покупать камеру, если пользуешься ею три раза в год?

Короче, сестра, брат, папа, мама и я расселись по разным машинам, чтобы показывать дорогу. Я оказался с двоюродными братцами из Огайо, те быстро достали косячок и пустили по кругу. Я отказался — настроения не было, а они заладили, как всегда:

— Чарли, ты у нас неженка.

Короче, все машины благополучно въехали на стоянку, и мы выгрузились. Моя сестра закатила скандал кузену Майку, который по дороге опустил стекло, и у нее растрепалась прическа.

— Я же курил, — это он ей.

— Неужели нельзя было десять минут потерпеть?

— Да песня была такая клевая.

Последнее слово осталось за ним.

Пока отец доставал из багажника видеокамеру, брат разговорился с какими-то выпускницами постарше, которые «классно выглядели», а сестра пошла к маме, чтобы взять у нее сумочку. Сумочка непростая: что бы тебе вдруг не понадобилось — в ней всегда это найдется. В детстве я называл ее «аптечка», потому что в ту пору сумочка служила только для этой цели. До сих пор не понимаю, как маме это удается.

Сестра привела себя в порядок и последовала за вереницей академических шапочек на поле, а мы отправились на трибуны. Я оказался между мамой и братом, потому что папа все время отходил, чтобы выбрать оптимальный ракурс. А мама шикала на дедушку, который твердил, что в школе полно черных.

Чтобы только его отвлечь, мама стала рассказывать, что сказал про моего брата известный спортивный обозреватель. Тогда дедушка подозвал моего брата, чтобы с ним побеседовать. Мама поступила очень умно: мой брат — единственный, кто может унять деда, потому что режет ему правду в глаза. Поговорили они о спорте — и что тут началось…

— Господи. Ты посмотри на трибуны. Сплошь черномазые…