– Сам такой, – сообщил старику Пушок и уточнил: – Чучело облезлое, козел рогатый. Вот ухвачу за бороду…

И разгорелась свара – из тех, о которых рядовые рыссы и жители окрестных стран знали только понаслышке. Разом припомнив былые обиды, нанесенные в стародавние времена неведомыми пращурами, князья ринулись, уподобившись деревенским смердам, стенка на стенку. При этом солидные государственные мужи с упоением придумывали заковыристые оскорбления. В такой словесной битве наиболее вескими доводами почитались упоминания о худородстве происхождения, равно как ссылки на запечатленные летописцами многочисленные супружеские измены прародительниц, безбожно грешивших и в массовом порядке приживавших детей от соседей, дворовой челяди, проезжих скоморохов, а то и вовсе от неведомо какой дряни…

Когда накал перебранки приблизился к рубежу, за которым неизбежно должна была последовать рукопашная, а то и поножовщина, соблаговолил вмешаться Великий Волхв. Ветвистая молния, ударившая под потолок с растопыренной пятерни Светобора, озарила терем призрачным голубым сиянием и враз утихомирила бузотеров. Насупленно пыхтя и обмениваясь злобными взглядами, князья поспешно расселись по местам.

– Ну вот что, братишки, – по лексике Ползуна чувствовалось, что в молодости он служил на флоте, – мы тут немного отвлеклись, а Бравлин-то добрую мыслю подал. Пускай гирканский парнишечка поведает, как ему видятся наши основные задачи на данном этапе развития. Порою с чужой-то колокольни лучше видать…

Возражающих не нашлось – все были слишком злы, чтобы спорить, – и Сумукдиар подошел к большому столу, став на пустое место напротив Бориса Туровского. Он не собирался выступать на Вече и. теперь торопливо размышлял, с чего начать и как поубедительнее преподнести свои соображения.

Еще он подумал, что великий князь Иван не так прост, как полагают многие, и во всяком случае на голову умнее и дальновиднее большинства присутствующих. А если характером и волей не крепок, так это не каждому дано и не с каждого требовать следует. В эти минуты ему померещилось даже, что Ползун чем-то напоминает удава-полоза, который не всегда решается атаковать сильнейшего противника, но и жалить ядом исподтишка не способен, хотя при случае запросто может удушить чрезмерным дружелюбием стальных объятий…

– Высокочтимые вожди, да продлит Повелитель ваши годы! Сограждане по великому царству Белой Рыси, отцы и братья, к вам обращаюсь я, друзья мои! – заговорил Сумукдиар, поневоле перефразируя известную речь своего кумира. – Всех нас сегодня, в каком бы государстве мы ни жили, должна сплотить общая угроза. Отразить нашествие Орды возможно лишь титаническим совместным усилием. Только объединив разрозненные дружины в могучее войско, должным образом вооруженное да воодушевленное общим помыслом, сумеем мы разгромить наймитов Магриба, отбросим врага в породившие его пустыни, а затем, если удастся, сможем выжечь каленым железом, огнем и серой поганое логовище. И я уверен, что Вече примет решение, во исполнение коего на поле брани встанут рядом в дружбе и согласии полки рыссов, средиморцев, сарматов, хозар, а также народов, живущих на другом берегу Гиркана…

Его прервал Бравлин, сказавший с лязгающим варяжским акцентом:

– Какой же мы можем быть единый? Мы есть разный, вы есть разный. Вы есть хотеть воевать, мы есть мирный.

– Не такие уж мы разные, – возразил Сумук. – Рыссы отсчитывают историю от племенного клана Рыси. Мы – потомки парфян, или парсов, ведем свой род от племен Барса. Даже тем, кто не искушен в геральдике, нетрудно сообразить, что Барс и Рысь – родственные тотемы. Стало быть, и мы, и вы происходим от единого корня – древних арийских народов, обитавших в предгорьях на границе Хиндустана и Парфии…

Все варяги, сидевшие в зале, одинаково поморщились. Любые упоминания о древности происхождения иных племен эти северяне всегда воспринимали очень болезненно. Странное дело для народа, все ярлы которого тянут свой Род аж от самого Одина.

Помрачневший Бравлин, сын Хаскульда, сказал, напыжившись, кривя тонкие губы и гораздо сильнее – видать, от волнения или умственной перегрузки – коверкая слова:

– Я не есть толковать про разный кровь, кровь может быть одинаковый. Но ваш Средиморье не есть мир и дружба, ваш Средиморье есть охвачен междоусобищем, как много пьяный викинг.

– Именно, именно, – обрадованно заблеял Андис. – Вы бы сначала сами помирились, а потом уж нас звали к единству!

– Да поймите же, гиппопотамы вы толстокожие, – чуть не взвыл Сумукдиар. – Народы наши заколдованы. Злые чары, наложенные магрибскими магами, помутили рассудок даже самым добрым людям, эти чары толкают на резню, грабеж и насилие. Если снять проклятые чары, то снова – пусть не сразу – наладится мирная жизнь, вернется дружба промеж всеми племенами.

Скептически усмехаясь, вернулся в разговор поникший было Ефимбор:

– Так уж-таки и помиритесь? Ой ли! Когда ж это было, понимашь, чтоб ваши, средиморцы – с чарами или без оных – жили в мире и согласии?

– Да-да, отродясь они не дружили, атарпаданцы всегда убивали хастанцев, – поспешил наябедничать Андис, жена которого – хастанка из-под Царедара – была типичной кликушей и всячески подзуживала впавшего в маразм старика. – Нет, не будут они дружить, опять передерутся.

С трудом сдерживаясь, чтобы не превратить алхимика в кучку дерьма, гирканец заверил Вече, что в действительности дела обстоят как раз наоборот – в прежние времена средиморские народы не враждовали. Заявление это, подтвержденное историческими примерами, князья встретили недоверчиво. Нахмурив брови, Борис осведомился:

– Говоришь, были времена, что сыны ваших племен достигали согласия, а тем паче сражались плечом к плечу?

– Сколько угодно. Мы вместе оборонялись против арабистанских и хозарских нашествий, вместе бились под красными знаменами повстанческой армии Парпага, вместе пошли под крыло ярла Асвильда. А уж при Джуга-Шахе и вовсе не знали у нас вражды.

«Посмел бы кто при Лазаре Потапыче свару сеять», – подумал он.

– Обожди, сынок, все это в далеком прошлом, – грустно вздохнул Ползун. – А сегодня чего творится – небось лучше меня знаешь. Где ваша былая дружба?

– Справимся, дайте срок, – срываясь на злобное рычание, ответил Агарей. – Клянусь, я разобьюсь в лепешку, но разорву злые чары проклятых колдунов Магриба!

О, как понимал он в эту минуту кровавое неистовство Джуги! Ведь и последний царь Белой Рыси, как сейчас Сумукдиар, остался по существу один среди людей, может быть, честных и неглупых, но не умеющих или не желающих глядеть дальше своего курятника. О вождь несчастливый, суров был жребий твой!.. Что поделать, если самые четкие и убедительные доводы, самые разумные предостережения о неминуемых опасностях бессильно отскакивают от упрямого непонимания замшелых недоумков? А ведь бывают дела, когда промедление смерти подобно – как сейчас, например. И пришлось великому правителю проявить сверхъестественную свирепость, чтобы поворотить на путь истинный упиравшихся адептов расчленения державы на беспомощные лоскутки удельных владений.