Катька тоже сталкивалась с этими бомжами в городе, но ни с кем не была знакома. Ни об одном из них ничего не слышала.

Всего несколько минут разглядывала их девчонка К бомжам подсадили троих прохожих с улицы для объективности опознания, но нет… Замотала головой, мол, не знаю.

А через три дня вызвал следователь Ивана Васильевича:

Вот и расстаемся с вами. Ошибка вышла! Не подтвердились сведения. Отпускаем всех троих. Простите за недоразумение. Действительно избрали не тот путь. Надо проверить самого информатора! — проговорился следователь и распорядился отпустить бомжей на все четыре стороны.

Шнырь, после визита к Катьке, долго думал, кто мог навести на них милицию.

«Бывшая жена? Вряд ли. Она ничего не знает о Чите и Финаче! Здесь же взяли не одного, сразу троих. Мария мстила бы одному. Но за что? Ведь расстались тихо. Все ей оставил. Даже не попытался отсудить угол в квартире. Плохого слова не сказал. За все время лицом к лицу ни разу не виделись. Она живет, как сама захотела. Вряд ли это ее проделки. Верно, что даже имя забыла. Кто я для нее теперь? Чужой… Может дети? Нет-нет! Им вовсе ни к чему. Но кто-то ж нашелся? Выходит, свой, из бомжей! Не иначе! Но зачем? Кто? Вроде каждого знаю как облупленного. Кому взбрело в голову сочинить, что мы слиняли с места происшествия на машине? Где б мы ее раздобыли? Кто видел бомжа с личной машиной? Хорош бомж! Нынче этот транспорт дороже квартиры стоит. Придумал же какой- то идиот?» — качает головой Иван Васильевич.

«Надо самим информатором поинтересоваться!» — вспомнились ему внезапно слова следователя, сказанные на прощанье.

«Если из наших, засветится гад. Так или иначе, если кто-то исчезнет хотя бы на время, тот и есть стукач!» — решил проверить вечером, все ли мужики вернутся из города.

Когда стемнело, и бомжи устроились у костерков, Шнырь обошел все хижины, заглянул в каждый угол.

Где Матвей? — спросил у мужиков.

Да в парке! Ужрался, теперь под скамейкой кайфует. К утру приползет.

А Кирюха?

Тот у старухи прикипелся: сарай взялся строить. Там харчует и ночует. Через три дня закончит и появится.

Павла где носит?

Тот у блядей застрял. Своих баб ему мало?

Интересно, а как платит? С чего? — удивился

Шнырь.

Его на халяву обслуживают. Он же у них Любимчик-Пашка! Кобель! На ночь ему пятерых мало!

А где Генка?

Это ты про Рыжика? Сыну машину ремонтировать помогает. Тот попросил. В гараже, видно, ночевать оставят. Он заранее предупредил. Весь двигун перебирать надо, а это долго.

«Все остальные на месте, — чешет затылок Шнырь и тут же спохватывается: — Может, завтра сгребут стукача? В любом случае — проявится».

Иван Васильевич, тихо ступая, идет к хижине женщины, той, какая сама напомнила ему о весне.

Тамара, — позвал тихо, еле слышно. В лачуге никто не отозвался.

«Уснула. Не ждала. Устала от ожиданий и, наверное, не знала, что вернулся. Надо разбудить», — вошел в хижину, но там пусто и тихо.

«Весна и впрямь коротка. Бережет баба время: с другим ушла. Так мне и надо. Уходя, надо оставлять надежду, хотя бы одним словом. А я забыл об этом правиле. Постарел. Вот и перестал интересовать женщин! И теперь даже ее потерял», — укорил себя молча.

«Сегодня нас отпустили, а завтра кого заложит информатор? Нет, его надо высветить, не говоря никому ничего. Кто знает, может фискал среди них у костра. Затаится, прикинется, сыщи его потом?» — подходит к Чите, тот греется у костра молча.

Пока вы в ментовке парились, тут лягавые всю свалку обшмонали. С собаками возникли, какие трупы дыбают. Псы враз к нам: за упокойников приняли! Смотрят дурными бельмами и не поймут, как это умудряются из падали жратву делать? Да еще двигаемся, говорим. У них, у псов, от вони дых заклинило. Расчихались, прослезились, глядючи на нас. В кучу сбились и взвыли хором как с похмела, мол, чего жмуров дыбать, ежели они вот, на ногах стоят. Хватайте их, покуда не попадали. А какой-то борзой нашего Степаныча отделал: подошел, задрал лапу и в наглую обоссал. От плеч до жопы! Менты хохочут, мол, пометил его как родную кучу! — хохотали мужики.

А кого искали? — насторожился Шнырь.

Об том ни звука не потеряли, но всю свалку насквозь прочесали. Каждый бугор и кучу вилами раскидали. И смылись, матеря своего главного мусорилу. Видать, он не врубился, что у нас шмонать нечего. Да и псы ихние нюх посеяли. Не бомжи! Это мы все стерпим…

Иван Васильевич оглянулся, услышав тихие шаги. Двое подошли к хижине. Женщина ушла внутрь. Нет, не Тамара, а та, которая соседствовала с нею.

Шнырь вздохнул.

«Может, в другой лачуге заночевала баба? Подруг у нее немного здесь, но все же есть. Может, спросить о ней?» — вошел в жилище.

Томка? А и не знаю. Мы с ней погрызлись вчера! Шкалик занычила, а я надыбала и уговорила его. Она аж в морду мне вцепилась. Я как звезданула! Ногами накрылась стерва. Уже вторую ночь не приходит. Наверно, у Динки прикипелась. Ну, и хрен с ней! Жлобка она! С-сука! За глоток удавит.

Так у тебя как глоток, так бутылка! — вспомнил Иван Васильевич.

Ой, памятливый какой! Ну, что тебе за разница? Никто не жалуется, все довольны, — подвинулась баба на тряпье.

Я только спросить хотел…

У баб не спрашивают, у них просят! Особо ночью! Ты все еще городской! Иди ко мне! Научу любить по-нашему, — встала, смеясь.

Не надо! Я не готов! — попятился к выходу задом.

Ништяк! Во! Как прихвачу! Все дыбом встанет! Даже там, где облысело! — хотела ухватить Шныря, но тот успел нырнуть в двери и растворился в темноте, услышав за спиной: — Вань! Ваня! Ну, где ж ты, красавчик мой! Иди ко мне! Я уже! Я вот она! Нешто смылся? Во, чудак! Ну, хрен с тобой…

Иван Васильевич не решился больше искать Тамару по хижинам. Решил, увидев утром, застолбить за собою следующую ночь.

Но утром, как ни высматривал, не увидел бабу. Не мелькала среди бомжей, не видно было ее на свалке, возле хижин.

Может, приболела? — решил спросить о ней у подруги.

Тамара с час назад ушла в город. Там до вечера пробудет как всегда. А вы когда воротились? Чего ж не разбудили? — посетовала рыхлая неопрятная бомжиха.

Не там искал! — вздохнул Шнырь.

Она и сегодня ко мне придет. Теперь с нами живет, — похвалилась баба.

Иван Васильевич целый день слонялся по городу. В сквере доел чью-то булку, из контейнера достал куски плесневого хлеба, потом и кусок колбасы вытащил. Наелся и пошел к базару, не глядя на встречных. И вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Поднял голову и глаза в глаза встретился с Марией. Шнырь от неожиданности растерялся. Как много времени прошло, как много воды утекло, как состарилась она… Сколько морщин появилось на лице, вокруг глаз и губ… Как он любил ее… Как давно это было.