— То есть как это — пресекла?

— Отправила меня подальше от дома, в интернат для девочек в Нью-Хемпшире. Я провела там два года. Меня учили кататься на лыжах и ненавидеть парней. Потом я вернулась домой. Но он уже уехал…

— И ты ни разу не написала ему, не попыталась как-то…

Дженни горько улыбнулась.

— О, ты не знаешь моей матери.

Раздалось мелодичное треньканье, зажглись лампочки на замках ремней безопасности. Та же стюардесса прошла по салону, прося пассажиров пристегнуться.

— Ты действительно доверяешь человеку, которому звонил из машины? — спросила Дженни, когда они снова остались одни.

— Джордану? Да, как себе самому. Мы с ним как братья, — даже ближе, поскольку между нами никогда не стояло это детское соперничество…

Дженни кивнула.

— Понимаю. С Ребеккой, моей сестрой, мы вечно соревновались. Ты не поверишь, сколько раз мы отбивали друг у друга парней. Но когда речь шла об отношениях с родителями, — особенно с матерью, она вечно пыталась стравить нас с Бекки, чтобы легче было манипулировать обеими, — мы стояли друг за дружку стеной. Сразу становилось ясно, кто на чьей стороне… — Дженни вздохнула. — Я скучаю по сестре. И скучала в юности, все то время, что прожила в интернате. Со стороны матери это было так жестоко — разлучить нас. Она ненавидела, когда мы с сестрой на пару отстаивали свои интересы. Бекки теперь живет в Сиэтле с мужем и двумя детьми. Мы видимся гораздо реже, чем хотелось бы. — Дженни посмотрела на него. — А как Эмма? Она ведь тоже пострадала при взрыве?

— Эмма ослепла, — сухо сказал Браво. — Она держится неплохо, но кто знает, что она чувствует на самом деле?

— Мертвы? Оба? — пробормотал Джордан. — Удивлен ли я? Нет, это слово не годится. Нечто в этом роде я уже начинал подозревать. — Прижав к уху трубку, он уставился на небольшой холст, изображающий Мадонну с младенцем. Женщина и дитя были выписаны с подлинным чувством; по мнению Джордана, именно это придавало картине почти сверхъестественную убедительность. — Чего я не могу понять, так это почему я узнаю об этом только сейчас?

Зажужжал зуммер, и одновременно на пульте замигала лампочка. Джордан обернулся, увидел, что зажегся сигнал защищенной линии. Только один человек мог звонить по этому номеру, и он, как назло, звонил именно сейчас, когда Джордану вовсе не хотелось с ним разговаривать. Но Джордан понимал, что выбора у него нет. Придется ответить.

— Все следы уничтожены? — коротко спросил он, стараясь говорить покороче. — Да, да, разумеется. Как обычно. Вмешательство полиции исключено. Немедленно уезжай из Вашингтона. Да, в Париж. — Джордан посмотрел на мигающую лампочку и подумал, что не стоит заставлять его ждать слишком долго. — Полагаю, для тебя найдется работа. Нужно заканчивать, у меня звонок на другой линии. Свяжись со мной, как только будешь здесь.

Ничего больше не прибавив, он переключился на защищенную линию.

— Простите, кардинал, — кардинал Феликс Канези был правой рукой Папы Римского — деловой звонок из Пекина. Вы же знаете этих китайцев: бесконечные церемонные монологи…

— Я космополит, Джордан, и вполне понимаю необходимость соблюдать дипломатические тонкости, — заметил кардинал Канези своим глубоким, низким голосом. — Конечно же, я не люблю, когда меня заставляют ждать, но что поделаешь. Не будем об этом.

Джордан проглотил ядовитое замечание со смирением стоика.

— Мы с вами не говорили уже три дня. Как здоровье Его Святейшества?

— Мы подходим к сути предстоящего разговора. — Канези изъяснялся напыщенно, вполне можно было подумать, что эта беседа происходит веке в девятнадцатом между двумя высокопоставленными священниками. Возможно, кардинал провел слишком долгое время за стенами Ватикана, упражняясь в красноречии, а возможно, просто имел врожденную склонность к помпезным речам. — Как я уже сообщал вам ранее, состояние Его преосвященства на какое-то время стабилизировалось. Но все меняется.

— Хорошие новости, надеюсь?

— Увы, — отвечал кардинал печально. — Здоровье Папы серьезно расшатано. Откровенно говоря, — разумеется, вы понимаете, это должно остаться строго между нами, — он умирает. Ни молитвы, ни врачи… ничто не в состоянии ему помочь. — Выдержав искусно выверенную паузу, чтобы придать своим словам значительность, кардинал продолжил: — Без того, что вы нам пообещали…

— Пожалуйста, не надо, — резко сказал Джордан.

— Да, да, я все помню, не волнуйтесь, — сказал Канези с ноткой досады в голосе. Ему вовсе не нужно было лишний раз напоминать об осторожности. — В любом случае, это последняя надежда на исцеление. До конца недели мы должны получить искомое.

— Не беспокойтесь, Феликс, — твердо сказал Джордан. — Вы получите то, что хотите; Папа не умрет.

— Ваше слово, Джордан. Это дело колоссальной важности. Веками Ватикан стремился возвратить в лоно церкви похищенное сокровище, разыскать его, где бы оно ни находилось. Веками наместники божьи посвящали себя тому, чтобы вырвать его из лап Свидетелей, и все тщетно. Постепенно оно превратилось в легенду. Должен сказать… кое-кто из окружения Его Святейшества сомневается, что предмет нашего с вами разговора вообще существует.

— Существует, ваше преосвященство. Вам нечего страшиться.

— Если вы не сумеете помочь нам, страшиться нужно будет не мне, — сказал кардинал. — Положение очень серьезно, в этом не приходится сомневаться. Вот почему мы предоставили в ваше полное распоряжение все ресурсы и все могущество, которыми обладаем. Святая миссия должна быть исполнена. Однако, помогая вам, мы ставим себя в рискованное положение.

Его Святейшество никогда не оглашал имя преемника. Среди кардиналов Ватикана полно рвущихся к власти честолюбцев, и у каждого грандиозные планы насчет дальнейшего пути церкви.

Под строжайшим секретом признаюсь вам: или Его Святейшество выздоровеет, или… иерархия превратится в анархию, и неизвестно, что в конечном итоге останется от церкви…

Джордан прекрасно понимал, что это означает: не будет Канези, не будет больше тайных интриг и заговоров… и никакой зависимости от Ватикана.

— Не подведите нас, Джордан. Помните: неделя, и ни днем более.

Положив трубку на место, Джордан принялся обдумывать услышанное, слово за словом разбирая весь разговор от начала до конца, анализируя даже интонации кардинала. Он знал Канези лучше, чем тот мог предполагать. Его светлость возглавлял тайную клику высших чинов Ватикана, приближенных к Папе, благорасположение которого было необходимо для проведения в жизнь любых планов. Канези был заинтересован в продолжении правления Папы не меньше, чем Джордан, а возможно, и больше. Его Святейшество ничего не знал о том, что буквально у него под носом долгие годы набирала власть могущественная тайная организация. Кардиналы помогали Джордану, но это было далеко не единственное, чем они занимались. План Джордана требовал времени для воплощения. Канези же запаниковал и настаивал на безотлагательном завершении дела.