Удивительно, насколько человек обрастает вещами! И ведь почти каждая из них – это память; выкинуть – рука не поднимается, даже если что-то уже не нужно или пришло в негодность. Папин письменный стол и коллекция минералов. Мамина тумба, которую купили, чтобы держать там Асины пеленки, и в которой потом хранились пеленки ее сыновей. Семь слоников – классический символ мещанства – наследство от бабушки. Фрегат, собранный Лёшкой. Денискины рисунки в рамочках. Бабушкина швейная машинка «Зингер». Старая радиола. Сервиз «Мадонна».

В одной из комнат пылились вещи, которые все еще не мог собраться увезти Лёшка. В лоджии стояли две пары лыж и винтажные трёхлитровые банки. В комнатах давно пора было сделать ремонт… ну, хотя бы обои поклеить новые, ведь это совсем несложно, раньше Ася легко справлялась с этим одна! Но Асе по-прежнему приходилось подрабатывать, давая уроки фортепиано, – пенсия мизерная, а слишком рассчитывать на помощь детей она считала неправильным, – так что она очень уставала, и в свободное время ей совершенно не хотелось заниматься ремонтом. Вместо этого она ложилась на диван, с полного одобрения кисы Каси, которая устраивалась у нее на животе.

В принципе, Асе нравилась ее жизнь. Нравилось одиночество. Можно не готовить обед. Можно не мыть посуду сразу после еды. Можно ночью пойти в туалет, не накидывая халат. Заночевать у подруги после театра. Никому не звонить, никого ни о чем не предупреждать. И даже курить в квартире. Что еще человеку нужно?

* * *

Годам к шестидесяти к Марусе неожиданно возвратилась старая мечта о доме. Только теперь она вовсе не хотела чего-то грандиозного. Нет, просто небольшой, совсем небольшой домик. Но уютный, свой. И, конечно, с садом.

Сначала ей мечталось о домике где-нибудь в теплых краях, в Испании, например, или на Кипре. Она любила море, тепло… и жизнь там недорогая. Но потом она несколько раз съездила в Финляндию, чтобы оправдать мультишенген, – и влюбилась в маленькие уютные финские городки, чистые, приветливо смотрящие домики, сады с яблонями, мир и покой. И при этом – знакомый, привычный климат и пейзаж. Всё давнее, детское всплыло: и беседка с чубушником, и яблоневый сад, и – главное – сирень. И домик, пусть он будет даже одноэтажный и деревянный. Даже лучше деревянный! Маруся представляла его себе, видела во сне, мысленно ходила по скрипучим половицам и вдыхала запах старого дерева… Потом так же мысленно выходила в маленький садик, где сладко пахло сиренью после дождя… Как-то при этом ей вспомнился чеховский «Крыжовник». Да, у Чимши-Гималайского обязательным пунктом был крыжовник, а у нее – сирень. И подумалось: как они на уроках этого Николая Ивановича костерили, да и сам Чехов тоже. А ведь всего-то хотел человек, чье детство прошло в деревенской усадьбе, иметь свой домик и сад. Правда, слишком многим для этого пожертвовал, но это уже другая история.

Кстати, Маруся читала записные книжки Чехова, и там был набросан сюжет с крыжовником, но с совсем другим финалом. Если в рассказе человек, получивший, наконец, вожделенную усадьбу, закрывает глаза на очевидные ее недостатки, с наслаждением ест кислый крыжовник, доволен своей жизнью и похрюкивает, то в записной книжке мечта воплощается в жизнь лишь когда герой стоит на пороге смерти, у него рак желудка и крыжовник он есть не может.

Можно презирать средства, которыми герой добивался воплощения своей мечты, но стоит ли презирать саму эту мечту?

У нее уже, конечно, не было реальной возможности накопить денег на свой «крыжовник». Тем более в Финляндии. Можно, конечно, было бы купить дом в Карелии, природа та же, а дешевле намного, но… страшно. Ни дорог, ни транспорта, того гляди подожгут-ограбят…

Маруся, конечно, предложила Асе безумную идею – поселиться вместе, одну квартиру продать и на эти деньги купить домик… Она недавно читала книжку какого-то немецкого писателя про двух старушек, которые поселись вместе. Они еще потом кого-то убили… а, жену своего друга, и он тоже с ними поселился. Но Ася мягко дала понять, что ей нравится ее одиночество.

Надо сказать, Марусю ее одиночество тоже устраивало. По правде говоря, она не могла представить себе совместный быт с кем бы то ни было. Ася была единственной, с кем это можно было бы теоретически допустить, и то если дом большой, с двумя ванными… Но это уже мечты за пределами реальности… где же его взять?

На шестидесятилетие Ася подарила Марусе картину – вроде бы простенький, но очень сочный и живой натюрморт – букет сирени в приземистой, круглой вазе. Фон размыт и совсем не привлекает внимания – какая-то перламутрово-серая стена, край стола, белая салфетка. Ваза блестящая, тоже светящаяся перламутром. Но обо всем этом забываешь, едва отведя глаза от картины, главное в которой – сама сирень. Живая, сочная, белая, лиловая, розовая – вперемешку – сирень словно не помещается в вазе и хочет вырваться, выползти из нее, и пара оторвавшихся кисточек уже лежит на салфетке.

Маруся повесила эту картину на стене спальни напротив кровати прямо на подрамнике, без рамки, потому что сирень отрицала всякие ограничения. В сумерках белой ночи или в предрассветной дымке картина казалась трехмерной, приобретала какую-то особенную объемность. Кисти сирени выходили вперед из плоскости холста, свешиваясь в комнату. Маруся почти ощущала её запах. Запах своей несостоявшейся мечты.

* * *

Анвар услышал тост и задумался. Дамы не были похожи на лесбиянок. На близких родственниц вообще-то тоже. Но, вполне возможно, что они решили купить общую дачу или даже дом, чтобы жить вместе. Почему нет? Пожилым людям трудно в одиночестве. Мало ли что…

Анвар вспомнил свою бабушку, потом почему-то – айвовое варенье с миндалем, родительский дом, далеко, там, где не идут так часто серые дожди, где цветет миндаль и зреют в саду айва и абрикосы. Когда-нибудь он вернется туда, женится, и детишки будут объедаться фруктами и мучиться животами, а жена – варить варенье. Только сначала нужно выучить английский язык и найти работу в каком-нибудь из тех роскошных ресторанов, где иностранцы оставляют сказочные чаевые. Там, конечно, никогда не будет таких посетителей, как эти две пожилых дамы, или как те две студентки из консерватории в тоненьких свитерках – одна из них со скрипкой в потертом футляре, – чьи непонятные разговоры о лигатурах и транспонировании звучат, как сама музыка. Но потом… потом, накопив денег, он построит себе свой собственный дом, заведет семью, и дочка у него будет играть на скрипке под стук падающих абрикосов.

Невольно ему захотелось побольше услышать из разговора подруг, и Анвар старался чаще проходить мимо их столика.

Через некоторое время Маруся достала какие-то бумаги – чертежи, планы и что-то вроде сфотографированной 3D модели.

– Вот, смотри. На первом этаже будет кухня, столовая с эркером, между ними окно такое раздаточное, как в том домике в Испании, где мы останавливались… Потом гостиная, а по другую сторону коридора – сауна. Вот тут. Из нее есть выход на террасу, и там дорожка к озеру. А тут лестница на мансарду…

– По лестнице подниматься полезно. Мы еще не настолько старые. Все-таки хочется второй уровень. Обожаю эти мансардные окна… Еще бы башенку!