– Зачем на диске эти волки? Они имеют какое-то значение для твоей семьи?

Не глядя на Эрику, Селиг надел перстень и с удовлетворением заметил, что тот туго сидит на пальце. Значит, и силы возвращаются. Может, полного выздоровления уже недолго ждать.

– Нет, у меня просто в детстве было двое волчат. Я играл с ними.

Эрика не усмотрела в этом ничего странного. Она сама когда-то привела в дом волчонка, только отец запретил его держать.

– Но почему на медальоне не два, а три волка?

– Третий заменил двух других, после того как они умерли от старости.

– Так он до сих пор жив?

– Да, - кивнул Селиг, подходя к ней. - А теперь размотай цепь, девчонка.

Разгадав его намерения, Эрика запротестовала:

– Тебе не нужно приковывать меня к стене только потому, что здесь никого не будет, лучше запри дверь.

Селит улыбнулся ослепительно-прекрасной улыбкой, предупредившей девушку, что его ответ ей не понравится:

– С каких пор ты считаешь, что можешь советовать мне, девчонка?!

"Это все из-за последнего спора и этого проклятого поцелуя!” - подумала она.

– Нет, ты ошибаешься.

Он снова обрел способность читать мысли…, или понимать выражение лица.

– Ты спустишься вниз со мной.

Такого Эрика, конечно, не ожидала услышать.

– В зал?

– Да.

Глоток свободы…, пусть и очень маленький. Награда, которой не стоит доверять. Однако девушка пришла в такой восторг, что забыла о подозрениях.

Она поспешно размотала свое “ожерелье” и протянула конец Селигу. Тот, не прикасаясь к цепи, потянулся к ошейнику, и тяжесть, давившая на девушку, мгновенно исчезла.

– Значит, силы окончательно вернулись к тебе, - выдохнула она.

– Не совсем, но почти, - кивнул Селиг, очевидно, очень довольный.

И в следующий момент цепь снова защелкнулась в кольце ошейника. Только сейчас Эрика поняла: он всего лишь проверил, сможет ли быстро отстегнуть и застегнуть защелку, с тем чтобы Ивару не надо было приходить дважды в день.

Разочарование Эрики было настолько сильным, что она едва заметила, как его рука скользнула по цепи, оттолкнув ее пальцы. Добравшись до конца, Селиг намотал цепь на кулак и пошел к двери, таща Эрику за собой.

Она и не подумала протестовать, по крайней мере пока они не добрались до лестницы. Когда он начал спускаться, девушка отпрянула, натянув цепь.

– Ты можешь отпустить цепь. Я… Селиг обернулся и поднял брови:

– Разве я не предупредил, что ты к ней привыкнешь?

– Не понимаю, - нахмурилась Эрика.

– Ты думала, что я причиню тебе такую же боль, какую причинила мне, Эрика Бессердечная? Снова эта улыбка - предостережение.

– Нет, я не смог бы сделать подобное с женщиной…, даже с тобой. Есть другие способы, такие, как боль унижения и позора.

Он дернул за цепь, и Эрика, пошатнувшись, едва не свалилась вниз.

– И не медли больше! Не отставай! Иди за мной!

Никаких пыток…, и тем не менее пытка. Теперь по крайней мере Эрика знала, что ее ждет. Не обычная месть, а стыд и отвращение к себе на каждом шагу, пока ее гордость не будет сломлена. Эрика скорее предпочла бы физическую боль, но у нее нет выбора. Селиг уже все решил… И все-таки ему не победить ее! Селиг может принуждать ее, втаптывать в грязь, но Эрика ни за что не позволит превратить себя в бессловесное животное!

Он продолжал спускаться. И хотя гнев и ярость душили девушку, она старалась держаться к Селигу как можно ближе, чтобы никто не сомневался, будто она следует за ним добровольно, так что в глазах собравшихся он, сжимавший в кулаке “сворку”, выглядел по меньшей мере смешным.

Они оказались в зале, и краска бросилась в лицо девушки, когда взоры присутствующих устремились на нее. Но она по-прежнему высоко держала голову и смело встречала все взгляды, даже родных Селига, ожидавших его за столами, вокруг огромного бочонка с элем.

Леди Бренна неодобрительно покачала головой. Кристен возмущенно поджала губы. Лорд Ройс, очевидно, забавлялся происходящим. Только лицо Гаррика оставалось бесстрастным, как всегда при виде Эрики.

Что же касается остальных, то они немедленно отвлеклись от своих занятий, чтобы наблюдать за происходящим. Эрика надеялась лишь на то, что в тени великолепия Селига она будет просто незаметна, особенно в жалких отрепьях служанки, которые ее заставили надеть. Коричневато-серое нижнее платье было слишком коротким и обнажало щиколотки, закованные в кандалы. Кроме того, оно было чересчур тесно в груди, хотя этого и не было видно из-за наружного коричневого платья, слишком свободного и подпоясанного обрывком веревки.

Селит подвел ее прямо к тому месту, где собралась его семья. Все сидели за столами, кроме Гаррика, который, поставив ногу на край скамьи, оперся локтями на бедро.

Селиг вел себя так, словно уже был здесь раньше и, ненадолго отлучившись, сейчас вернулся. Он сел напротив родных, Эрика же, не получив никаких приказов, осталась стоять у него за спиной. Кристен немедленно вскочила, возможно потому, что уничтожающий взгляд, которым она одарила брата, мог гораздо лучше подействовать теперь, когда он больше не возвышался над ней.

– Это невыносимо. Селит! - начала она.

– Не хочешь даже справиться о моем здоровье, сестрица?

Кристен, мгновенно проглотив все, что собиралась сказать, процедила сквозь зубы, выдавливая каждое слово:

– Голова больше не болит?

– Почти.

Кристен наклонилась вперед и ударила кулаками по столу:

– Тогда повторяю, это нестерпимо, и не спрашивай меня, в чем дело, безмозглый болван, ты и сам все прекрасно понимаешь. Решил привлечь к ней внимание короля?

Но Селиг безразлично пожал плечами:

– Рабов довольно часто заковывают в цепи. Не такое уж это необычное зрелище.

При этих словах Эрика сжалась и отвернулась, словно не желая больше ничего слышать. Но Селит лишь добавил что-то на незнакомом ей кельтском языке, на который перешла и Кристен. Поскольку Эрика ничего не понимала, можно было пока не обращать внимания на брата и сестру.

– Да, рабов-мужчин, - согласилась тем временем Кристен. - Но последней женщиной, на которую надели здесь кандалы, была я. И если даже Алфред не заметит девчонку, что помешает ей попросить у него помощи? И не думай, что он не прислушается к датчанке. Наоборот, он особенно внимательно выслушает ее.

Услышав это, в спор вступил Ройс. Кристен так до конца и не простила мужа за то, что он ее отшлепал, и его страстная натура не могла долго выносить холодного приема, оказываемого женой в постели. Поэтому он поспешил принять ее сторону, но вовсе не из-за того, что ее доводы были разумными, это имело гораздо меньше значения, чем страстные объятия.