Повинуясь какому-то неведомому ранее порыву, он завернул в галантерею и приобрел женские перчатки – дорогие, нарядные, кожаные, на меху. Ева, как всегда, вышла встречать его в прихожую, ее руки были перепачканы в тесте, а в квартире уютно пахло блинами. И, как всегда в такие вот благостные моменты, Филипп подумал, что неплохо бы оставить ее здесь в качестве домработницы. И, как всегда, спустя несколько минут с сожалением отказался от этой мысли. Слишком уж фамильярные установились у них отношения. И потом, не дарят домработницам перчаток – это дурной тон.

– Привет! Что-то ты сегодня рано. У меня еще ужин не готов.

– Так поторопись, пожалуйста. Умираю от голода.

– Есть! – Она шутливо отдала ему честь.

– Постой. Руки вымой.

– Зачем? – удивилась она.

– Так надо. Вымой же, ну!

Что ему в Еве нравилось – так это то, что она всегда готова была подчиниться без лишних вопросов. Попробовал бы он сказать такое Марьяне Вахновской! Или Азии. Первая бы замучила его вопросами и дурацкими предположениями, а вторая – скривилась бы презрительно и ответила, что вымоет руки тогда, когда захочет сама – и ни одной минуткой раньше. Это стало бы для нее делом принципа, а его пустяковую просьбу она бы непременно восприняла как посягательство на личную свободу. Хотя, может быть, он сам все утрирует? Столько лет прошло, столько лет без Азии – он уже стал забывать ее голос, запах ее волос. Придумывает себе бог знает что…

Ева возвратилась из ванной, с улыбкой протянула ему розовые влажные руки. Пальцы у нее были длинными и кривоватыми, но в целом ладонь производила приятное впечатление. Филипп был из тех мужчин, которые «западают» на красивые руки – короткопалых женщин он терпеть не мог.

Жестом Деда Мороза он извлек из кармана перчатки и одним движением надел их на ее руки. Она удивленно на него взглянула и невпопад заметила:

– День рождения у меня в декабре. Прямо перед самым Новым годом.

– А что, мужчины тебе делают подарки только по случаю дня рождения? – усмехнулся он.

– Ну да, – пожала плечами она, – на Восьмое марта еще иногда.

– Так тебе нравится? Извини уж, не мог больше смотреть, как ты мерзнешь.

Ева прижала перчатки к груди, у нее был такой вид, словно он только что, припав на одно колено, вручил ей обручальное кольцо с огромным бриллиантом.

– Спасибо… Даже не знаю, что сказать… Спасибо тебе большое. Они… они просто замечательные. Нет, честное слово, у меня никогда раньше не было такой красивой вещи!

– Да ладно тебе, скажешь тоже, – смутился Филипп.

С одной стороны, ему было приятно, с другой – неудобно, что она так благодарит его за какие-то пустяковые перчатки. Он давно не делал подарки женщинам. Однажды подарил Марьяне цветы – потратился на черные розы, которые оказались самыми дорогими из всех цветов в ларьке у метро. Она приняла букет с таким видом, словно подобные розы дарят ей каждый день. Она и не подумала закутать цветы, чтобы они не скукожились от холода. Она жестикулировала, размахивая рукой, в которой держала букет, – а Филипп не на нее смотрел, а на болтающуюся головку несчастного цветка, выглянувшую из нарядной обертки. В конце концов она вообще розы выбросила – перед самым расставанием.

– А что я Гоге скажу? – легкомысленно спросила она. – Поклонников-то у меня пока нет.

Филипп сделал вид, что все понимает, – он и действительно понимал. Зачем вызывать лишние подозрения? Он дурак, что осмелился сентиментальничать! Но неприятный осадок все равно остался – где-то в глубине души.

Иное дело Ева… Вдохновленный благодарностью, он и позже делал ей пустячные подарки. Роза в керамическом горшке – Ева едва не прослезилась и клятвенно пообещала ухаживать за цветком, как за собственным ребенком. Недорогой серебряный кулончик. Белый шоколад, который она так любила.

– Ты меня балуешь, – застенчиво говорила она, принимая очередной сувенир. А Филипп, польщенный, небрежно отвечал:

– Да что уж там. Пустяки!

В конце концов, до двадцатого марта оставалось немногим больше недели.

Конечно, Эмма расплакалась. Собственно, ничего другого он и не ожидал. Вернувшись домой, Филипп сразу же рассказал ей правду, немного смягчив акценты (например, не стал упоминать, что насильников будет трое).

Эмма слушала его, сидя на диване: колени прижаты к груди, тонкие руки скрещены, голубые глаза широко распахнуты, взгляд как у выброшенного на помойку щенка – сама оскорбленная девственность!

Будто бы не она всего сутки назад извивалась на освещенной софитами кровати, демонстрируя бесстрастному объективу свои юные свежие прелести.

– Но как же так? – спросила она, когда Филипп наконец замолчал. – Я не смогу…

– Сможешь, – тихо ответил он, успокаивающе похлопав ее по колену.

– Ты говорил о фотосъемке… И потом, подразумевалось, что я буду одна!

Девчонка беспомощно захлопала ресницами.

– Мы же с тобой смотрели порнофильм. Ты все видела. Если хочешь стать звездой, богатой, холеной, независимой, придется потерпеть. На самом деле ничего страшного в этом нет. Все это предрассудки. Тысячи красавиц этим занимаются и довольны.

Речь Филиппа журчала как горный ручеек. Он словно роль играл – роль в пьесе, которую успел выучить наизусть. Партнерши меняются, а у Филиппа Меднова, как всегда, бенефис. Сколько раз он повторял эти слова самым разным девушкам! Настоящим красавицам и жалким дурнушкам, искушенным стервозам и наивным провинциалочкам. Только единицы спокойно соглашались работать, остальных приходилось долго уговаривать.

– Но этот мужчина… с которым я должна, – она шумно сглотнула и стыдливо заулыбалась, – я что, не могу познакомиться с ним заранее?

«Да, поужинать при свечах и обменяться обручальными кольцами!» – язвительно подумал Филипп, а вслух сказал:

– Конечно, можешь!

– А если он мне совсем не понравится? – гнула свою линию Эмма.

«Блин, тебе же не жить с ним!» – хотелось прикрикнуть на нее Филиппу. Но он сдержался.

Он будет ласковым и вежливым с этой невыносимо тупой, упрямой девчонкой. Он не сорвется, не наорет. Даже если ему понадобятся еще сутки моральной подготовки. Даже если придется самому улечься с ней в постель, хотя Филипп был слишком чистоплотным, для того чтобы делить постель с порноактрисочками. Он все выдержит. Потому что девочка эта – непростая, с помощью ее круглой, задорно торчащей попки, с помощью ее коротковатых, но стройненьких ножек и ее пикантных татуировок он, Филипп, заработает пять штук. Она, бедная, разумеется, никогда об этом не узнает. А узнала бы – без всяких разговоров отдалась бы перед камерой полку солдат.

– Он тебе понравится. Знаешь, я работаю с лучшими актерами. Да многие женщины сами с удовольствием заплатили бы, чтобы провести время с таким, как он. А ты еще и деньги за это получишь… Кстати, я, пожалуй, поговорю с заказчиком, и он прибавит тебе зарплату.