Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Господи, Агафья, на что ты меня толкаешь? — растерянно пробормотала Прозора.
— Ежели я буду знать, что могла для сына что-то сделать и не сделала, век себе этого не прощу. Тебе тоже тяжко придется, но ты сама этот крест нести взялась!
И добавила уже помягче:
— Вылечи сына моего, Софья! До гроба услуги твоей не забуду.
— Имею ли я право… — начала было Прозора и осеклась под взглядом боярыни.
Право! Что-то она на старости лет осторожничать стала. О праве вспомнила. Скольких людей лечила, о праве вспоминала?
Нашла в ремесленном ряду мужа — какой-то он особый нож для себя приискал и сообщила, что к боярам Астахам их приглашают.
— Ты иди, — отозвался Лоза, все ещё разглядывая товар, — а я к князю зайду, долгонько не видались. К Астахам за тобой и заеду…
К вечеру повозка Лозы остановилась у дома Астаха, и из неё выскочил княжеский отрок.
— Князь его отправил к тебе, с поручением, — кивнул Лоза жене, ничуть не удивляясь, что в его повозку стали грузить вещи Любомира и тот стал присаживаться рядом.
— К вам в гости еду, дядька Лоза, — сообщил он.
— Мы гостям рады, — отозвался тот.
А между тем княжеский отрок сообщал Прозоре:
— Князь Всеволод передал, завтра он с княгиней тебя навестить собирается…
— Скажи князю, нынче никак не могу, занята, пускай через седьмицу (Седьмица — неделя (старорус.).) приезжает.
— Ты кому отказываешь, князю? — от волнения отрок даже взвизгнул.
— Такое дело, милок, — рассеянно проговорила знахарка, — не то что князю, архангелу Гавриилу откажешь. Ты передай, он поймет!
Села в повозку и кивнула мужу:
— Трогай!
Отрок так и остался стоять на дороге с открытым ртом.
— Дело сделано! — хихикнул Бучек, прислушиваясь к затихающему за стенами ханского шатра топоту копыт. — Убыл Аваджи в далекие края, на север, сражаться с непокорными урусами. А мы здесь побеспокоимся о его жене и детях!
— А как она? — вроде равнодушно спросил Тури-хан, но, против воли, его сердце тревожно екнуло в груди. Нехорошее предчувствие не покидало его: зачем решил вернуть уруску? Теперь, когда она родила двоих детей. Разве мало ему молоденьких девственниц?
— Упала на ковер и лежит, — буркнул Бучек. — Аваджи от себя еле оторвал. Вцепилась, точно верблюжья колючка: не езди, убьют тебя там!.. Что желает светлейший? Надолго покинул курень недостойный?
— Месяца на три-четыре, а там… либо осел сдохнет, либо падишах умрет…
— В таких делах не следует полагаться на волю случая, — заметил его любимец. — Смутное время, люди и повыше его бесследно исчезают.
— Хочешь сказать, ты об этом позаботишься?
— Тот, кто родился воином, знает: рано или поздно ему придется принять достойную смерть во имя великого кагана.
— А как быть с Асланом? — перевел разговор Тури-хан; это стало его тяготить — несмотря ни на что, он продолжал питать слабость к Аваджи. Ему нравился бесхитростный, как считал хан, честный и преданный нукер.
Бучек тоже заметил нерешительность хана. "Все ещё любит этого выскочку! — с раздражением подумал он. — Но ничего, время многое меняет".
— Послать его в поход на аланов, — вслух он ответил лишь на вопрос хана.
— На аланов? — удивился тот. — Так он же сам алан!
— Вот и хорошо. Пусть покажет свою преданность ещё раз. Аланы же… проклинают тех, кто предал родной народ. Если проведают, под землей найдут предателя.
— Думаешь, они могут узнать?
— Найдется человек, расскажет им правду…
Так они беседовали между собой, решая, как надежнее погубить преданных хану нукеров.
А Анастасия и вправду лежала без сил в юрте, сама не своя от горя: Аваджи уехал, не обращая внимания на её просьбы и слезы. Да и как по-другому он мог поступить?
В колыбельке завозилась и заплакала маленькая Ойле. Владимир, как и положено будущему мужчине, спал на спине, разбросав в стороны сжатые в кулачки руки, точно уже теперь грозил своим будущим врагам: "Ужо, погодите мне!"
Анастасия поспешила к дочери и взяла её на руки. Что это она раньше времени мужа хоронить принялась? Пока жив-здоров, а там время покажет. Если кто теперь и подвергается опасности, так это она сама, оставшаяся одна в медвежьей берлоге лицом к лицу с её свирепым хозяином. И о своих детях надо думать. Как уберечь их от рук Тури-хана? Ей казалось, что он постарается детей у неё отобрать. Пусть не сию минуту. Все же пока в курене Аслан. Но отошлет куда-нибудь и Аслана. Тогда и Заира с ребенком останется беззащитной!
Словно в ответ на её мысли в юрту проскользнула взволнованная Заира.
— Джанибек сказал, завтра Тури-хан отправляет ещё одну тысячу нукеров темнику (От монг. «тьма» — десять тысяч.) Куремсе!
— Кто такой Джанибек и кто такой Куремса? — вяло поинтересовалась Анастасия. В отличие от Заиры, которая знала по именам даже десяцких в войске хана, она не разбиралась во всех этих «баши» и не понимала беспокойства подруги.
— Джанибек — обычный бин-баши, — махнула рукой Заира, досадуя на непонятливость подруги, — а вот Куремса… Он же на аланов идет! И это не простой набег. Аланов хотят извести, стереть с лица земли. Уж больно не нравится великому кагану их непокорность.
— Не пойму, почему ты-то волнуешься!
— Да очнись же! Сотня Аслана тоже с этой тысячей пойдет!
Анастасия беспомощно взглянула на подругу: что хочет от неё эта неугомонная?
— Как ты не поймешь: Тури-хан не просто отправляет наших мужей воевать, он отправляет их в такие места, чтобы они оттуда не вернулись! Так, чтобы мы навсегда остались в руках этого развратника, без помощи и защиты. Под охраной свирепого пса Бучека!
— Ты меня пугаешь.
— А знаешь, что он первым сделает? Отберет у нас детей.
— Как это? — встрепенулась Анастасия, наконец осознав грядущую опасность. — И что же нам делать?
Она опустилась на ковер и задумалась. Заира права, у них совсем не осталось времени. А что, если…
— Вам с Асланом нужно бежать!
— Неужели ты думаешь, что Аслан согласится бежать теперь, накануне похода, бросив своих нукеров?
Опять повторялось то же самое, что и с Аваджи: Анастасия чувствовала грозящую другу опасность, а помочь ничем не могла.
— А если ты поедешь вместе с ним? — вдруг осенило Анастасию.
— С Рустамом? — разволновалась Заира. — Да Аслан ни за что не согласится, чтобы с его нукерами ехала женщина!
— Переоденься в мужское платье… Вспомни Айсылу!