И только в ночь с субботы на воскресенье она пережила несколько неприятных минут — ей вновь приснился кошмар про последнее дело. Перед глазами мелькали кровавые жуткие картины, сердце билось, словно обезумевшая птица, и давило страшное, невыносимо тяжелое чувство жалости и вины. Около половины третьего ночи Энни проснулась в слезах, вся мокрая от пота. Уснуть снова она не смогла.

Лишь уже на рассвете, выпив чаю и почитав под музыку по радио книжку Кристины Джонс, она наконец-то задремала.

На работе она в основном занималась покушением в Истсайд-Истейте. Суперинтендант Жервез, похоже, и впрямь решила убрать дело Сильберта — Хардкасла в долгий ящик.

В пятницу Энни удалось поговорить с Донни Муром, который все еще лежал в больнице, но жизни уже ничто не угрожало. Донни якобы ничего не помнил. Мол, просто прогуливался по улице, и к нему подошел какой-то бугай в куртке с капюшоном. Бенджамин Пакстон — человек, обнаруживший Мура, — тоже упоминал крупного мужчину, убегавшего по переулку. Стоило опираться на эту версию. Уинсом с Дагом Уилсоном проверили всех членов банды, которые могли иметь отношение к нападению, но ничего не выяснили. Этого и следовало ожидать. Все эти подростки никак не тянули на формат «крупного мужчины», но Уинсом все же отметила пару-тройку из них, досье которых стоило бы заново проверить. Энни как раз собиралась заняться этим на неделе.

В субботу она постриглась, непослушные густые кудри цвета осенней листвы сменила совсем короткая стрижка. Сидя в кресле у парикмахера, Энни с ужасом обнаружила у себя несколько серебристых прядей, но мастер быстро нанесла на них краску и — вуаля! — седины как не бывало. Энни пока не поняла, нравится ей новая прическа или нет. Тревожило, что теперь она выглядела несколько старше — стали видны морщинки в уголках глаз. Но стрижка придала ей более уверенный и деловой вид, а это детективу никогда не лишне. Энни подумывала сменить заодно и гардероб — избавиться от джинсов, красных ботинок и прочих несолидных вещей, но все не решалась. Слишком уж нравились ей именно такие вещички. Выкинуть их она всегда успеет.

Энни вошла в полутемный паб, твердо решив, что пить с Бэнксом не будет — что бы он ни заказал, она выберет апельсиновый сок. Как она и думала, Бэнкс дожидался ее в маленьком зале без окон — излюбленном своем уголке. На столике лежал выпуск «Индепендент». В руке Бэнкс держал пинтовую кружку горького пива «Черная овца».

Увидев Энни, он свернул газету.

— Ты одна? — спросил Бэнкс, поглядывая на дверь позади нее.

— Разумеется. А что? Ты кого-то еще ждешь?

— За тобой не следили?

— Прекрати нести чушь.

— Пить будешь? — спросил Бэнкс.

— Апельсиновый сок, — ответила Энни, присаживаясь на стул.

— Уверена?

— Абсолютно.

Бэнкс направился к барной стойке. Энни показалось, что он пошел туда не столько ради ее сока, сколько ради того, чтобы присмотреться к посетителям. Пока его не было, Энни изучала эстампы со сценами охоты на стене. Недурные картинки. Особенно если нравится такой стиль. Во всяком случае, лошадей автор изобразил довольно достоверно — ноги у них стояли твердо, а этого не так-то просто добиться. Обычно на картинах несчастные животные словно бы парят в пяти сантиметрах от земли, а ноги, того и гляди, отвалятся. Своей последней работой — пейзажем Лангстротдейла — Энни даже гордилась, хоть там и не было ни одной лошади. Пожалуй, лучшее ее творение за последние годы.

Вернулся Бэнкс, поставил перед ней стакан с соком и сел напротив.

— С чего это ты стал таким пугливым? — поинтересовалась Энни. — Спрашиваешь, не следит ли кто за мной…

— Это я на всякий случай, — ответил Бэнкс. — В наше время, знаешь ли, надо всегда быть настороже.

— Вдруг вспомнил, что и у стен есть уши?

— По-моему, ближе к теме плакат, который я увидел в какой-то книжке. Классный. С сексуальной блондиночкой и двумя военными, пожирающими ее взглядами.

— И чего?

— Надпись на нем была мудрая: «Не болтай! Не такая уж она и дура».

— Вот ведь ты свинья. Женофоб. Сексист.

— Никак нет. Я обожаю блондинок, — возразил Бэнкс.

— Так на черта тебе весь этот шпионский антураж?

— Ну-у… Лоуренс Сильберт работал на Секретную разведывательную службу, более известную как МИ-6. Так что определенный смысл в этом есть.

— Ты что, решил войти в роль? Вжиться в образ бравого шпиона? Алан, ужасно не хочется тебя расстраивать, но пора тебе признать — дело закрыто. Суперинтендант Жервез так прямо и сказала. Забыл? Ты вообще в отпуске, ты это хоть помнишь? Кем бы ни работал Лоуренс Сильберт, это не имеет ни малейшего отношения к его смерти. Его убил Марк Хардкасл, который потом покончил с собой. Все. Финал истории.

— Ну, это официальная версия, — пожал плечами Бэнкс. — А мне кажется, тут все не так уж и просто.

До них доносился гул разговоров. Вот расхохоталась барменша — в ответ на шуточку клиента.

— Ладно, — вздохнула Энни. — Давай рассказывай, что ты там себе надумал.

— Ты когда-нибудь читала «Отелло»? — откинувшись на спинку, спросил Бэнкс.

— Давно. Еще в школе. А что?

— А пьесу видела? Или фильм?

— Да, кино. С Лоуренсом Оливье. Тоже давно. А что ты…

— Погоди, — поднял руку Бэнкс. — Пожалуйста.

— Хорошо-хорошо. Продолжай.

— Помнишь, какой там сюжет?

— Довольно смутно. А у нас сегодня экзамен?

— Нет. Попробуй все-таки вспомнить.

— Ну, там был этот, как его… Мавр. Его звали Отелло. Он был женат на Дездемоне, приревновал, задушил ее, а потом покончил с собой.

— А почему он ее приревновал?

— Ему кто-то наплел, что у нее есть любовник. Яго, если не ошибаюсь. Оговорил Дездемону.

— Точно, — кивнул Бэнкс. — В субботу мы с Софией ходили на «Отелло» в Иствейлский театр. Постановщик — Дерек Ваймен, автор декораций в манере немецкого экспрессионизма — Марк Хардкасл.

— Ну и как?

— Декорации были просто ужасны. Было полное ощущение, будто действие происходит в каком-то ангаре для самолетов. Зато актеры играли очень неплохо. Видимо, Дерек Ваймен знает толк в драматургии, хоть он и редкий зануда. Но я не об этом. Мы потом с Софией обсуждали все это…

— Как водится, — вставила Энни.

— Вот именно, — глянул на нее Бэнкс. — Короче, — продолжил он, — она высказала такую мысль: эта пьеса скорее о силе воздействия слов и фантазий, чем о ревности и зависти. По-моему, очень здравое замечание.

— Вот что значит у человека диплом по английской литературе, — заметила Энни. — В моей школе мы дальше ревности и зависти даже и не заглядывали. Ой, им наверняка о роли животного начала в образах Шекспира рассказывали. Как пить дать.