"Да, – сказал себе Федор Филиппович, – в этом-то и фокус. Мы с Глебом просто привыкли иметь дело с серьезными людьми, у которых ума не меньше, а сплошь и рядом больше, чем у нас двоих, вместе взятых. И, столкнувшись с шайкой обыкновенных жуликов, малость растерялись: они что, дескать, нарочно дурака валяют или впрямь такими родились?"

Рассуждение было вполне логичное и весьма утешительное, но Федора Филипповича оно почему-то не успокоило. Это ограбление готовил, конечно же, не Кот, за ним стояла гораздо более, крупная фигура. Человек, знающий настоящую цену золоту инков и, главное, способный ее заплатить. Человек, у которого хватило дерзости замахнуться не на деревенскую церковь или краеведческий музей захудалого райцентра, а на Государственный Эрмитаж. Человек, по приказу которого эти олухи, раньше грешившие в основном по мелочам, без раздумий пошли на убийство – не на последнее, надо полагать, а может, уже и не на первое.

И этот человек – дурак, неспособный понять, с кем он связался?! Нет, что-то тут не так...

Федор Филиппович вспомнил Недосекина, вместо которого в бригаду Кота был внедрен Глеб. Инвалид второй группы, контуженный, психически неуравновешенный человек, бедолага, так и не сумевший найти приличную работу на гражданке, криминального опыта – ноль... И его без раздумий взяли на такое дело, как ограбление Эрмитажа. Да и внедрение Глеба прошло как по маслу, никто его особенно не проверял как будто...

Вот именно. Как будто тому, кто формировал группу, было наплевать на конечный результат.

"Чур меня, чур, – подумал Федор Филиппович, с трудом преодолев желание перекреститься. – Это что же получается? Винегрет какой-то... С одной стороны – крупное дело, тщательно, очень неглупо спланированное. А с другой – случайные, непроверенные люди, про которых известно только то, что каждый из них умеет делать работу, для которой его наняли. Клава – компьютерщик, электронщик, Бек – медвежатник, Глеб – стрелок, Гаркуша – водитель... Кот – известный мошенник и аферист, ему отведена роль организатора и координатора, хотя первую скрипку играет явно не он. И Короткий – цирковой акробат, домушник, специализирующийся на проникновении в квартиры верхних этажей через открытые форточки. Нет, в самом деле, на кой ляд им в Эрмитаже форточник? Или его привлекли лишь на время, для устранения инженера Градова? Как будто его нельзя было убрать как-то иначе..."

Тревога Федора Филипповича усилилась. Появилось знакомое ощущение близости разгадки. Ощущение это было сродни тому, что испытывает человек, который никак не может ухватить вертящееся на кончике языка слово. И как поступить в данном случае, Потапчук знал: отвлечься, перестать думать на эту тему, и решение, как и забытое слово, всплывет само. Все части головоломки, будто по волшебству, станут на свои места, и наступит окончательное понимание: что происходит, почему, какая ошибка вкралась в расчеты и к чему она, эта ошибка, приведет в итоге...

Но ни отвлечься, ни обдумать что бы то ни было Федор Филиппович не успел. Телефон на столе загудел, зажужжал, как рассерженный шмель, дисплей ярко осветился, и генерал схватил аппарат так стремительно, словно тот и впрямь был кусачим насекомым, которое следовало немедля задавить.

Звонил старший группы наружного наблюдения. Доклад был коротким, и, выслушав его, генерал Потапчук почувствовал, что начинает терять связь с реальностью: он ожидал чего угодно, только не этого.

– Погоди, – сказал он, – а ты, часом, не ошибся? Ты уверен?

– Ну, товарищ генерал! – сказали на том конце линии. – Я же не слепой!

– Да, – упавшим голосом согласился Федор Филиппович, – ты не Слепой... Так, говоришь, всех?

– До единого, – уверенно подтвердил оперативник.

– Выясни, куда их увезли, – устало произнес генерал, – и сразу доложи мне.

Он дал отбой, осторожно, без стука положил умолкший телефон на край стола и принялся рассеянно ощупывать карманы, силясь отыскать сигареты, которых там не было.

* * *

– Ничего страшного, – сказал врач "скорой помощи", осмотрев последнего из лежащих на полу караульного помещения людей в милицейской форме, с которых уже сняли наручники. – Они просто спят.

– Чего они делают? – удивился здоровенный омоновец в бронежилете и трикотажной маске, башней возвышавшийся у врача за спиной.

На плечах у него виднелись погоны с майорскими звездами, и, судя по всему, он был тут за главного.

– Спят, – повторил врач. – Выспятся и будут в порядке, разве что голова заболит. Ну, вроде как с похмелья... Видите?

Он показал майору стальной дротик с ярким синтетическим оперением.

– Это фактически шприц со снотворным. Каждый из них получил лошадиную дозу, так что в данный момент пытаться привести их в чувство – дохлый номер.

– Охрана, – презрительно проворчал майор. – Укол им сделали...

– Стреляли в них, Сергеевич, – заявил еще один омоновец, в эту минуту появившийся в дверях. – Из пневматического ружья. Так сейчас бродячих собак отстреливают. А стрелка мы в Малахитовом зале нашли. Дрыхнет в обнимку с этим самым ружьем. Видать, случайно сам на свой же дротик накололся...

– Бред какой-то, – проворчал майор.

– Доктор, – игнорируя это замечание, обратился к врачу омоновец, – там еще один охранник...

– Тоже спит?

– Да нет же, в кровище весь, но вроде живой...

Врач поспешно выпрямился и подхватил с пола свой чемоданчик.

– Прикажите своим людям донести раненого до машины, – обратился он к майору.

– У тебя водитель есть? – угрюмо и недоброжелательно отозвался тот. – Вот и несите, а у нас своих дел выше крыши...

Врач окинул его громоздкую фигуру красноречивым взглядом, но промолчал и торопливо вышел из караулки.

Раненый охранник лежал, криво привалившись плечом к квадратной колонне у подножия главной лестницы. По всему музею был включен полный свет, и под лучами ярких ламп заливавшая его лицо кровь блестела, как красный лак. Он явно нуждался в срочной госпитализации и переливании крови.

Вокруг, топоча сапогами, суетились люди в черных масках. Врач склонился над раненым, всмотрелся, прищурившись, в окровавленное лицо и выпрямился, озираясь по сторонам.

Мимо него в сторону главного входа двое омоновцев, держа под мышки, волоком протащили человека в черной куртке, черных брюках и черной же водолазке. Человек был без сознания, с его бледного лица криво свисали, зацепившись одной дужкой за ухо, темные солнцезащитные очки. На глазах у врача очки упали, и шедший следом омоновец, который нес в опущенной руке громоздкое духовое ружье с оптическим прицелом, с хрустом наступил на них сапогом.

Еще один омоновец, в руках у которого врач заметил побитую ржавчиной ленту от старинного станкового пулемета с торчащими из нее разноцветными головками дротиков, будто нарочно прошелся по многострадальным очкам, окончательно их раздавив. На раненого никто из них даже не взглянул.