мне песни: поставили Светину пластинку — ту самую, где было много «медляков». Поймал на себе взгляд Пимочкиной. Заметил его и Аверин. «Да ну вас нафиг, детишки, — подумал я. — Утомили ваши любовные игрища дедушку Диму. Совет вам да любовь. А от меня отстаньте. Не нравятся мне лолитки. Даже семнадцатилетние. И ничего не могу с этим поделать. Хотя… есть в этом правиле исключение. Вот с Королевой я бы потанцевал…» Изобразил, что попытался выбраться из-за стола, но не сумел встать со стула. Нарочно задел локтем вилку — сбросил её на пол (опрокинуть бокал не решился: пожалел хрупкую посудину).

Мои потуги достигли цели. Их оценили и Пимочкина, и Аверин. Быть может, мои барахтанья увидел и кто-то ещё, но кроме Славы и Светы на них никто не среагировал. Комсорг и староста рванули с танцпола ко мне: я накренился — изобразил неминуемое падение под стол. Я столько раз в прошлой жизни наблюдал за «победой алкоголя», что теперь очень правдоподобно изображал её признаки. Бросил взгляд на циферблат часов. До запланированного завершения новогодней вечеринки оставалось без малого тридцать минут. Мне следовало провести их, лёжа «в отключке» на диване, чтобы уклониться от очередной поездки на улицу Александра Ульянова.

Почувствовал, как меня подхватили под руки. Встревоженный голос Пимочкиной поинтересовался моим самочувствием. «Блевать будешь, Санёк?» — спросил Аверин. Заверил их, что «я в полном порядке», но «сильно устал». Пообещал, что немного отдохну и обязательно пойду танцевать. Постарался не давить весом на комсорга — опирался на руку старосты. Моя голова безвольно болталась на тонкой шее, точно маятник от часов. Услышал за спиной смешки Оли Фролович. Позволил довести себя до дивана. Вздрогнул, когда Слава предложил вывести меня на улицу «подышать». Мысленно поблагодарил Светлану, которая отвергла это предложение.

«С таким отношением к спиртному мне в этой жизни многого не достичь», — подумал я, прижимаясь щекой к пыльному пледу. Помнил: все, кто уклонялись от пьянок, выглядели для начальства подозрительными и не вызывали доверия. Так что мне либо вновь придётся гробить здоровье, либо стоит забыть о высоких постах. Впрочем, сейчас не время об этом думать. Главным для меня сейчас было понять: дотерпит ли мой мочевой пузырь, пока студенты разъедутся по домам, или мне придётся изобразить внезапно протрезвевшего и рвануть на улицу. Потому что «удобства» у Бобровых располагались не в доме, а во дворе — тот самый «туалет, типа сортир».

* * *

Поначалу я считал, что не усну под громкую музыку. Но потом выяснил, что ошибся. За что мне нравились современные электропроигрыватели грампластинок — так это за то, что их просто слушали, а не чувствовали: мощные басы не сотрясали пол и стены. Студенты плясали возле ёлки, я дремал на диване (даже если и храпел, то музыка заглушала мои «потуги») — друг другу мы почти не мешали. Пару раз ко мне подходила Пимочкина, справлялась о моём самочувствии. В полудрёме я правдоподобно изображал пьяного: отвечал неразборчиво, постанывал и улыбался. В какой-то момент дремота сменилась глубоким сном. Я не запомнил, когда смолкла музыка. И как студенты собирались по домам и прощались с хозяйкой дома — тоже не слышал. Проснулся от того, что меня толкали в плечо, а голос Славы Аверина приговаривал: «Давай, Санёк, открывай глаза!»

* * *

— Вставай, Санёк! — говорил староста. — Открой глаза! Нужно встать!

Я приподнял веки — увидел над собой лицо Аверина. Какое-то время соображал: вижу я сон или уже не сплю. Взглянул на полок, на стены, на ёлку. Вспомнил, где и почему находился. Вновь взглянул на Славу. Спросонья не сразу сообразил, почему у того изменилась причёска: поначалу принял за волосы Вячеслава его шапку. Староста стоял около меня в верхней одежде — румяный, серьёзный. Толкал меня в плечо (сквозь ткань рубахи я чувствовал исходивший от его руки холод). Повторял, словно мантру: «Вставай, Санёк. Вставай». На Славкиной шапке и пальто поблёскивали капли влаги, совсем недавно бывшие снежинками.

— Что случилось? — произнёс я, едва ворочая языком.

Говорил медленно и неразборчиво. Забыл, что нужно притворяться пьяным (вспомнил об этом, когда уже задал вопрос). Но спросонья я обычно на трезвого и не походил.

— Ничего не случилось, — ответил Аверин. — Холодно здесь. Вставай. Отведу тебя в спальню.

Я заметил на себе колючий плед. Не вспомнил, кто и когда меня им накрыл. Хотя и подозревал, что без участия Пимочкиной это дело не обошлось: сомневался, что другим было до меня дело.

— Где все? — спросил я.

Вспомнилось вдруг помятое лицо ещё не протрезвевшего Жени Лукашина из «Иронии судьбы, или с лёгким паром!» — попытался придать своему лицу похожее выражение.

— Праздник закончился, — сказал староста. — Все разъехались по домам.

— А… ты?

— Я перчатки забыл — пришлось вернуться.

Слава помахал чёрной перчаткой — точно, как Андрей Миронов в «Похищении». «… Две копейки, две копейки — был бы счастлив человек…», — прозвучали в моей голове слова из песни Миронова.

— А… танцевать не будем? — спросил я.

Скривил губы — изобразил обиду.

Староста усмехнулся.

— Проспал ты, Санёк, танцы, — сказал он. — В другой раз станцуешь.

— Хочу сейчас.

Я постарался, чтобы мои слова прозвучали неуверенно. Нахмурился: пытался сообразить, с какой целью всё ещё притворялся пьяным. Ведь Пимочкина уже ушла — провожать её не придётся. Думалось пока с большим трудом. Поэтому было легко изображать опьянение. А вот вставать с дивана не хотелось. Я бы сейчас снова завалился спать, если бы ни Славкины уговоры и не урчание в животе (кишечник сообщал о том, что придётся не только вставать, но и выходить на улицу).

— Эээ… поздно уже для танцев, — сказал Аверин. — Тебе нужно лечь в кровать. Здесь, на диване, тебе будет неудобно. Давай, помогу тебе дойти до спальни.

«Отвали от меня», — так и просилась на язык фраза. Но я не озвучил её. С непонятным даже для самого себя упрямством продолжал ломать комедию: изображал пьяного.

Староста потянул меня за руку, заставил сесть. Пружины дивана застонали — вторили моему недовольству. Я мысленно возмутился Славкиной назойливостью. Но вслух возмущаться не стал. Решил не спорить с Авериным: переберусь, раз уж он настаивает, на кровать. Лишь бы Славка скорее ушёл. Чтобы я спокойно прогулялся до туалета, не опасаясь попасться на глаза Свете Пимочкиной. Ведь та наверняка дожидалась своего провожатого на улице.