— Харо, не надо! — закричала она. Он должен выжить! Он должен спасти её. Кто, если не он?

И Харо подчинился. Неохотно разжав пальцы, под издевательский смешок скорпиона, он со сдавленным стоном отвернулся.

— Проклятье, я уже начинаю уставать от вас обоих, — быстрым шагом приблизившись к Ровене, Брутус повалил её на живот, уткнул лицом в постель так, что она едва могла дышать, затем рванул на себя её руки и придавил их коленом.

Звонко щёлкнуло над ухом, спину словно окатило кипятком. Один раз, потом ещё и ещё, пока Ровена не сорвалась на крик, слыша его приглушённым, жалким, полным унизительной беспомощности. Кожа на спине пылала от хлёстких ударов, а руки ныли от железной хватки.

— Смотри на неё, шлюхин сын! — торжествовал магистр. — Смотри, не отрывая глаз! Ещё раз тявкнешь что-то или отвернёшься, я высеку её до полусмерти.

Едва почувствовав послабление, Ровена тут же вскинула голову, жадно хватая ртом воздух. Неподвижно стоя на коленях, Харо смотрел на неё с той самой отчуждённостью, за которой прятался, когда боялся чего-то, когда не мог с чем-то справиться. Теперь же он сломлен, и оттого ей захотелось взвыть, закричать, да так, чтобы боги услышали, но вместо этого она сдавленно всхлипнула и перевела взгляд на скорпиона, который, понукаемый своим господином, неумолимо приближался к ней.

Спина продолжала гореть огнём, но сейчас это меньше всего заботило Ровену. Она прикусила нижнюю губу чуть ли ни до крови, смотря, как Сто Семьдесят Второй медленно стянул капюшон и избавился от маски. Его изуродованное лицо исказилось в кошмарной гримасе, отдалённо напоминающей улыбку. У него не было ушей — то ли с рождения, то ли отрезаны, — от уголков губ тянулись уродливые шрамы, пересекаемые другими, помельче.

— Что же ты рыдаешь, дорогая? — с невинным видом поинтересовался Брутус. — Я думал, тебя влечёт к экзотике.

— Ты не обязан подчиняться ему, — прошептала Ровена осквернённому. — Ты можешь быть свободным, ты можешь…

Скорпион холодно сверкнул голубыми глазами и оскалился.

— Какая же ты лицемерная шваль! Чем это разукрашенное пугало лучше моего сына? — подойдя к Сто Семьдесят Второму, магистр грубовато потрепал его по бритой голове. — Согласен, с первого взгляда и не подумаешь о семейном сходстве, именно для этого мне и пришлось немного подправить ему физиономию, но в штанах у него всё в порядке, весь в отца. Правда, сынок? — скорпион передёрнул плечами, словно прикосновение хозяина причиняло ему нестерпимую боль. — Ну и чего ты ждёшь? Бери своё, заслужил.

Суетливо скинув рубаху, скорпион повалился на Ровену. С неистовым криком она вцепилась ногтями в изуродованное лицо, от безысходности раздирая кожу; она толкалась под ним, стараясь угодить в причинное место; она продолжала кричать, когда он, сдавив ей руки, стянул с себя ремень; она боролась и вырывалась, когда ремень врезался в кожу на запястьях, а Брутус одобрительно крякнул. Ровена брыкалась, рычала, извивалась, угодила ему коленом в грудь, но скорпион был сильнее. Он напирал, она чувствовала его омерзительно-горячее дыхание на своём лице. Стиснув зубы, она жалобно застонала, когда коленом он раздвинул ей ноги, когда вцепился своей лапой в её грудь и больно впился в нежную кожу ногтями.

Он вжимался ей в промежность, тёрся, тяжело хрипя от возбуждения, и она ощущала его твёрдое, до тошноты омерзительное… Ровена надрывно закричала. От боли, от отвращения к самой себе и к бездушной мрази, которая так легко надругалась над ней. Отвернувшись, она кусала свои губы, чувствуя во рту солоноватый вкус, задыхалась от рыданий, а скорпион двигался на ней, толчками погружался в неё, заполнял собой, своей гнусной сущностью, и ей казалось, он разрывал её. Так больно… Так гадко…

Она слышала, как взревел Харо, как Брутус осадил его, напомнив, что сделает с ней, слышала, как Сорок Восьмой взвыл от собственного бессилия, и изо всех сил старалась не думать о том, что сейчас вытворял с ней мерзкий выродок. Ровена заставляла себя не слышать сиплые стоны, не ощущать на себе потную скользкую кожу, его отвратительное тепло, пыталась не замечать связанных рук, ноющих от тугого ремня. Но все эти жалкие потуги сбежать от реальности перечеркнулись в одно мгновение. Навалившись всем весом, скорпион застонал, и внутри неё запульсировало, растеклось горячим.

Уничтоженная, поруганная, Ровена оставалась неподвижной и когда Сто Семьдесят Второй слез с неё, и когда молча одевался под едкие шутки своего отца, и даже когда повёл Сорок Восьмого к выходу из спальни. Но она не смогла сдержать рыданий, когда Харо бросил на неё взгляд, полный сожалений и ярости, способной испепелить всё Прибрежье. Его ярость предназначалась не ей, Ровена чувствовала это, как чувствовала и его презрение к самому себе за то, что не уберёг, за то, что сдался. «Нет, не вини себя, не нужно… Просто вернись за мной».

— Вернись за мной! Ты должен! — прокричала она ему. Он вернётся, он спасёт её, он единственный, кто может это сделать.

Когда дверь захлопнулась, Брутус навис над Ровеной тенью, словно Спящий Король над Опертамом. На его губах играла та самая очаровывающе-мягкая улыбка — визитная карточка Легиона. Магистр подтянул её к себе и удивлённо присвистнул:

— Да этому бастарду повезло вдвойне! Я думал, тебя уже подпортил твой выродок.

— Когда-нибудь ты заплатишь за всё, — тихо прошептала Ровена.

— Уж сколько раз я слышал подобное — не счесть, — с деланной грустью вздохнул он. — Но, как видишь, взять с меня плату никому пока не удалось. Что ж, наш договор не нарушен, я не притронулся к тебе. А теперь отдыхай, милая жена, у нас с тобой ещё столько дел впереди.

Альтера бесцельно прогуливалась по посёлку, разглядывая выстроившиеся в неровные ряды жилища. Попадались и кособокие хижины, кое-как сооружённые неумелыми руками, и крепкие, добротные дома с резными рамами и широкими крыльцами. Казалось, местные учились строить, воздвигая поначалу нелепые хибары и исправляя совершённые ошибки на следующих своих «детищах». Хотя, если строили осквернённые, то скорее всего так оно и было: Легион не учит ни скорпионов, ни ординариев ничему, кроме как убивать.

Вразброс по Исайлуму попадались дикарские палатки из шкур, от совсем мелких до громадных, даже выше Триста Шестого. Жерди уруттанских жилищ украшали черепа разных животных, в основном гиеньи и пёсьи, костяные бусы и перья всех мастей и размеров. Над входами Альтера нередко встречала деревянные и стальные подвески, мелодично звенящие при мельчайшем прикосновении или дуновении ветерка. Для чего эти штуки предназначались, она понятия не имела, но звук ей нравился. Сначала проскользнула мысль забрать себе одну такую, но потом Альтера передумала — к чему ей колокольчики над дверью дома, которого у неё нет и, скорее всего, никогда не будет.

К её удивлению, народу в Исайлуме обитало немало. Жители суетились, спешили куда-то по своим делам. Мужчины таскали поленья, телеги, какие-то тюки, женщины несли воду в вёдрах, всякие плошки да свёртки. То и дело они прикрикивали на расшалившуюся детвору, останавливались и увлечённо болтали друг с другом. Среди местных попадалось довольно много и сервусов, и ординариев, но никто из них форму не носил, отдавая предпочтение домотканым рубахам с простенькими узорами да порткам или длинным юбкам. Со стороны всех их можно было принять за обыкновенных крестьян, если бы не номера и, порой, не совсем обычная внешность. Альтера не раз ловила на себе косые взгляды, подозревая, что скорее всего из-за формы. Похоже, в Исайлуме не приветствовалось даже малейшее напоминание о Легионе.