Байку о том, будто Романова выдвинули бояре, поскольку он “мал да глуп”, пустил в свое время Костомаров со ссылкой на П.И. Мельникова, якобы видевшего такое письмо. Но Мельников потом это опроверг, а байка осталась. На самом деле именно бояре выступали против Романова. Однако и между собой не могли договориться и ухватились за кандидатуру шведского Карла Филиппа. Что не понравилось служилым и казакам. За что боролись-то? Одних иноземцев еле вытурили — и других звать! Страсти накалились. И, пользуясь этим, появились другие кандидаты. Свою избирательную компанию активно вел Трубецкой, были сторонники Черкасского, Воротынского, “воренка”. Хотя история, будто в цари метил и Пожарский, не более чем клевета. Князь хорошо понимал, что избрание ему не светит, а избыточным честолюбием не страдал. Даже в грамотах ярославского Земского совета он подписывался десятым, уступая первенство более родовитым, а под Москвой уступил номинальное первенство Трубецкому. К тому же после ранения в голову, Пожарский болел “черной немочью” (видимо, эпилепсией), и приступы надолго выводили его из строя.

Но представляется любопытным, что возникший разброд Земский Собор преодолел беспрецедентным решением — отправить всю Боярскую Думу “на богомолье”. И без нее выработалось первое общее постановление — не искать на царство иноземцев и “воренка”. Тут уж для Романовых открылась прямая дорога. К их партии примкнули родственники — Черкасские, Лобановы, Троекуровы, Михалковы, Вешняковы, Шереметевы. Поддержал их Троице-Сергиев монастырь, казаки, дворяне, купцы. После размежевания гражданской войны Романов устраивал всех еще и тем, что не принадлежал ни к одному лагерю, ни с кем не имел личных счетов. Его отца Филарета, казаки с уважением вспоминали по пребыванию в Тушино. Славу Филарету снискала и мужественная позиция в смоленском посольстве. И 7 февраля на заседании Собора предложения об избрании Михаила были поданы с нескольких сторон: от служилых г. Галича, от донского атамана Межакова, от келаря Троицы Палицына и калужского купца Судовщикова. Предварительное избрание состоялось. Делегатов распустили на 2 недели в свои города — “проведать”, поддержат ли кандидатуру их избиратели.

21 февраля собрались снова, уже с боярами. И когда те опять заикнулись об иностранных принцах или отсрочках — надо, мол, самого Михаила привезти да посмотреть, “черная” часть Собора возмутилась. Заявила, что хватит тянуть волынку и заводить интриги. Окончательное обсуждение вынесли на Красную площадь, где собрались толпы народа, и они единодушно одобрили избрание Романова. В это время совершил свой подвиг костромской крестьянин Иван Сусанин — Михаил с матерью, выйдя из осажденной Москвы, уехали в Ипатьевский монастырь, и одна из шаек поляков, бродивших по стране, сделала попытку похитить новоизбранного государя, сорванную самопожертвованием Сусанина.

А от Собора туда выехала делегация во главе с рязанским архиепископом Феодоритом. 14 марта, созвав костромичей, с чудотворной Федоровской иконой Богородицы пришли звать Михаила на царство. Инокиня Марфа, начавшая переговоры за 16-летнего сына, долго отказывалась. И, кажется, не для видимости. Россия была совершенно разорена, Марфа указывала и на печальную участь прежних царей: Федора Годунова, Лжедмитрия, Шуйского. Делегаты же убеждали ее, что “все люди Московского государства уже наказались от смут”. Объявляли, что если мать и сын откажутся, то Русь и церковь без царя окажутся в окончательном поругании от “поганых”, и Бог за это с Романовых взыщет. И после долгих уговоров наконец уломали. В стране началась новая династия.

Ну а теперь давайте отвлечемся от России и взглянем, что же представлял собой остальной мир в начале XVII в. О, он был очень интересным и ярким, этот мир. Ведь ограниченные западноевропейцы, с какой-то стати вообразившие свою цивилизацию единственной и обуянные тупой жаждой всех переучивать, еще не успели нивелировать его по своим образцам, поэтому каждая страна была совершенно не похожа на другую.

Если судить об уровне цивилизации по развитию искусства, литературы, философии, техники, промышленности, сельского хозяйства, то самым культурным государством тогдашней эпохи был, без сомнения, Китай. Вассалами императоров династии Мин являлись Корея, Вьетнам, Тибет, на всю Восточную Азию распространялась китайская литература, наука, философские системы. В стране была очень развита шелкоткацкая, бумажная, фарфоровая, горнодобывающая промышленность, производство хлопчатобумажных тканей, книгопечатание, выплавка металлов. Строились большие корабли, был изобретен водолазный скафандр, морские мины, скорострельные ружья, несколько типов пистолетов.

Поощрялось просвещение. Человек, из какого бы сословия он ни происходил (кроме детей проституток и актеров), после сдачи экзаменов мог достичь высоких чиновничьих постов. Китай славился своими историками, врачами, поэтами, музыкантами, художниками. Уровень агротехники не шел ни в какое сравнение с европейским. Правда, крестьяне, хотя и свободные, были малоземельными, а 90 % вообще не имели земли и арендовали свои участки. Всю страну охватывала разветвленная административная система, для управления и учета налогов хозяйства делились на “десятидворки” и сотни дворов. Плодородие земель обеспечивалось сложнейшими ирригационными системами. Увы, в значительной мере процветание было уже эфемерным. Император превратился в номинальную фигуру, предаваясь лишь развлечениям, а фактически всеми делами заправляли придворные евнухи. Их “корпорация” достигала 100 тыс., бичом страны стали коррупция, протежирование, казнокрадство. Содержание государственного аппарата, строительство дворцов, дорог, плотин поглощали гигантские средства (и значительная часть уплывала “налево”). Росли налоги. А чтобы сэкономить, сотни тысяч людей сгонялись на работы в рамках трудовой повинности. Не в состоянии отрываться на эти повинности, да еще и платить подати, многие продавали жен и детей и бежали куда глаза глядят. Евнухи-инспекторы наводнили рудники, мастерские, рынки, надзирая за соблюдением мелочных правил, а по сути вымогая взятки.

А на севере Ляодунского полуострова вдруг заявили о себе маньчжуры (чжурчжени). Это племя южнотунгусской группы, зависевшее от Китая, насчитывало около 100 тыс. чел. и для 150-миллионной страны, вроде бы, опасности не представляло. Но в конце XVI в. князь Нурхаци приступил к покорению соседних племен, инкорпорируя их в состав подданных и увеличивая свои силы. К 1609 г. число маньчжуров таким образом возросло до 500 тыс., и они прекратили платить дань Минам. Возникло новое воинственное государство.

Японию из междоусобиц “периода воюющих государств” сумели вывести князь Ода Нобунанга и его преемник Хидэеси. Но после его смерти снова вспыхнула война за власть между сыном Хидэеси — Хидэери, и полководцем Токугава Иэясу, женатым на сестре Хидэеси. В решающем сражении при Сэкигахара победил Иэясу. Предводителей боровшихся против него кланов он казнил, многих сослал, конфисковав земли — больше половины поместий поменяли владельцев. В 1603 г. Токугава принял титул сегуна и перенес столицу в Эдо (ныне Токио). Во избежание новых междоусобиц у населения было изъято оружие, а всех дайме (аристократов) сегун собрал ко двору, чтобы были на виду. Каждый их них должен был год жить в Эдо, а на год мог отлучиться в свои владения, оставив в заложниках близкого родственника. Так начался сегунат Токугава (который и просуществовал до буржуазной революции 1867 г.).