— Да, и справилась лучше, чем все мы. — Они редко говорили об Эндрю или о том, что он порвал с Симоной за неделю до смерти. Никки была далеко не уверена, что ее подруга безболезненно пережила все это, но спорить не хотелось.

— Ну а ты? Почему ты все время торчишь либо дома, либо на работе? Я начинаю думать, что у тебя есть тайный любовник, которого ты ото всех прячешь.

Никки чуть не расхохоталась. Со времени ее последнего свидания прошло несколько месяцев, с Шоном, своим последним серьезным увлечением, она рассталась уже давно.

— Думай на здоровье. Мне нравится казаться загадочной.

— Тебе это удается.

— Мне? — Никки покачала головой и стащила ломтик картошки. — Я как открытая книга.

— Эта открытая книга слишком много работает, — сказала Симона, когда официантка снова наполнила стакан Никки, а из музыкального автомата понеслась старая мелодия Джимми Баффетта. Сквозь звяканье столовых приборов и шум разговоров доносились звуки «Маргаритавилля».

— Просто не все работают в теплом местечке в управлении градостроительства.

— Достало уже это теплое местечко, только и слушаешь, как эти архитекторы ругаются, ссорятся, и вообще… не знаю, не хотелось бы провести так всю оставшуюся жизнь. Ты хотя бы любишь свою работу. — Симона положила вилку на стол. — Ладно, я лучше расскажу новости.

— Кроме того, что ты пытаешься превратить гея в натурала. — Никки допила чай и разгрызла кубик льда.

Симона пропустила подначку мимо ушей.

— Я хочу переехать.

— Что? — Удивившись, Никки поставила стакан и едва не подавилась льдом.

— Что слышала.

— Но куда и зачем?

— Не знаю. Куда-нибудь отсюда. В Ричмонд, например.

— В Ричмонд? — Никки не верила собственным ушам. Она никогда не слышала, чтобы Симона собиралась уехать из Саванны.

Подруга ковыряла креветку. Не глядя Никки в глаза.

— Или в Чарльстон.

— А что это ты вдруг?

Из-за соседнего столика поднялась пара, шумно отодвинув стулья.

— Никки, ты же понимаешь, что я имею в виду. Ты уже столько лет твердишь, что хочешь куда-то переехать. В Нью-Йорк, Чикаго, Сан-Франциско, Лос-Анджелес. Я не собираюсь ехать через всю страну. Я хочу жить достаточно близко, чтобы навещать родителей, и достаточно далеко, чтобы иметь свой дом, собственный дом. Мне это нужно, Никки. Здесь я никак не выберусь из рутины. С тех пор, как умер Эндрю. Мне нужны перемены.

Что ж, может быть. Симона не только была единственным ребенком в семье с солидным наследственным капиталом — она также получала проценты с наследства Эндрю. А у Эндрю была земля, которую он унаследовал от Наны, и приличный счет в банке. Их семьи всегда спорили по поводу того, что эта часть семейного состояния отошла Симоне, а не родителям Эндрю, но Никки не придавала этому значения.

— Я думала, что ты поймешь, — говорила Симона. — Ты же всегда ищешь чего-то интересного. Ты всегда так увлечена работой.

— Да уж, очень захватывающие статьи об очередном проекте реконструкции исторического центра или о выборах в школьный совет.

— Но ты помогла поймать Дики Рея Бискейна.

— Да, и мир стал лучше, — хмыкнула Никки, вспомнив этого ублюдка, кузена Монтгомери. Толстозадый подонок.

— Стал, — убежденно сказала Симона. У соседнего столика официант украдкой сунул в карман чаевые и только потом забрал тарелки и вытер скатерть влажной тряпкой. — Дики Рей устраивал собачьи бои. — Она передернула плечами. — Жуть. Ты оказала миру большую услугу. А сейчас ты идешь по следу Гробокопателя, так ведь? — Глаза Симоны засияли. — Я читала утреннюю статью. Ты за чем-то охотишься! — Она перегнулась через стол, словно чтобы поделиться секретом. — Я не специалист по журналистским расследованиям, но готова поспорить: ты так часто смотришь на часы и мобильник, потому что тебе явно куда-то нужно идти, верно?

— Все так очевидно?

— Да. И бьюсь об заклад, что это связано с теми убийствами, так?

Никки уклонилась от ответа.

— Многого сказать не могу, но в первый раз за долгое-долгое время у меня появилась возможность доказать Тому Свинну, что я чего-то стою, и я не собираюсь ее упускать.

— Ясно… — Симона кивнула и впилась зубами в креветку. — Тогда понятно. Никки, но ведь дело Шевалье закончилось много лет назад.

— А мне кажется, что вчера.

— Да нет, намного раньше. Лет десять назад. Я там была. Я помню. — Она вздрогнула, и Никки заметила, что руки ее покрылись мурашками. — Я слышала, что несколько недель назад Шевалье выпустили. Просто не верится! Псих убивает свою девушку и почти всю ее семью, его сажают в тюрьму, а потом по каким-то формальностям выпускают! — Симона сразу посерьезнела и побледнела. — Знаешь, что-то неправильно в этой системе, если случаются такие вещи.

Никки не могла с ней не согласиться, но не хотела думать о Лирое Шевалье, его кровавом преступлении и о том, как она чуть не сорвала расследование, сообщив в газете информацию, полученную от отца, судьи, который вел тогда процесс. Это чуть не стоило отцу работы и, возможно, разрушило политические амбиции, которые он лелеял. И вот сейчас Шевалье на свободе. Она согласилась с Симоной; так нельзя. Снова взглянула на часы и извинилась:

— Извини, но мне правда пора бежать.

— Да, точно, тебя ждет материал, который просто умоляет, чтобы Никки Жилетт им занялась.

Никки улыбнулась, но, открыв кошелек, простонала. В спешке она забыла забежать в банк, и теперь у нее не было ни гроша.

— Ты не поверишь, но…

— Не беспокойся, за чай я заплачу, — засмеялась Симона. — Как получишь Пулитцеровскую премию, вернешь! — Она подняла было руку, собираясь позвать официантку, но замерла. Ее улыбка погасла, а брови сдвинулись.

— Что это за тип?

— Какой тип?

— Там, в кабинке… — она подбородком указала на угловую кабинку у боковой двери, которая как раз захлопывалась. — Он сидел лицом ко мне, и пару раз я замечала, как он смотрит в нашу сторону… Показался знакомым, но… — Между ее бровями пролегли морщинки. — А может, я все придумываю.

У Никки пересохло во рту. Она смотрела сквозь стеклянные двери и окна в темноту, но лишь смутно различала пустой тротуар. Быстро перевела взгляд на окна у парадного входа, но никого не увидела в тени. Никакой полускрытой фигуры.

— Он наблюдал за нами?

— Надеюсь, нет. — Лоб Симоны прорезали жесткие линии. — Наверное, у меня галлюцинации. Я слишком нервничаю в последнее время.

— Почему?

— Не знаю. У меня такое чувство… — Ее голос сорвался, и она вздохнула. — Знаешь, мне действительно пора уезжать из этого дома.

— Какое чувство?