Сердце дрогнуло, душа снова застонала, когда она увидела его — сонного, такого близкого, которого так не хотелось терять, не хотелось отпускать от себя…

— Это что еще за заседание кафедры на кухне в семь, часов утра? — удивился он, увидев жену и сына, у которых вид был абсолютно бодрый.

— Присоединяйся, — предложил Сергей. — Будем заседать вместе.

Павел улыбнулся:

— Дайте хоть умыться. Сейчас умоюсь и присоединюсь. Кстати, чашечка кофе мне бы не помешала…

— Организуем мы тебе кофе, — кивнул Сергей. — Правда ведь, мама?

— Правда, — согласилась Рита. Поднялась, поставила на плиту чайник. Через плечо поймала взгляд Павла. Он улыбался. И сын тоже улыбался…

«Как будто и не случилось ничего… А может быть, и правда зря я все это? Может, и правда ничего не случилось?» — растерянно подумала Рита, не обнаружив вдруг таких привычных признаков отчуждения во взгляде мужа.

Все было в то утро как-то по-домашнему, по-семейному, совсем по-старому. Так спокойно, так хорошо…

Из дневника Валерии

Слишком тяжело об этом писать. Боль кажется непереносимой, и нет никакой разницы, сколько времени прошло — три дня или три месяца с того дня, как Насти не стало. Кажется, что время остановилось просто или стало вдруг вращаться по спирали, снова и снова безжалостно возвращая меня в тот день и заставляя каждый раз испытывать заново эту страшную боль осознания потери.

Мне иногда до сих пор кажется, что все это страшный сон. Что настанет рана или поздно тот момент, когда я проснусь наконец и снова увижу Настю. Разбужу ее, накормлю бутербродами…

На самом деле после того, как Насти не стало, моя жизнь потеряла смысл. Все эти годы, с тех пор, как умерла мама, я жила ради Насти. Теперь, когда у меня никого не осталось, жизнь кажется несправедливо долгой. Бесконечный темный туннель, который ведет меня сквозь столетия…

Я почему-то плохо помню день похорон. Кажется, я вообще не слишком отчетливо воспринимала действительность, потому что не помню очень многого из того, о чем потом, позже, рассказывала мне бабушка. Я превратилась в какой-то огородный овощ, я сосредоточилась на своем горе с такой силой, что до сознания моего почти не доходили сигналы из внешнего мира. Я не видела отца, приехавшего на похороны Насти, я каждый раз удивлялась, сталкиваясь с бабушкой в квартире, потому что была уверена, что нахожусь в ней одна. Две недели длилось это мое заторможенное состояние. Бабушка уже собиралась вызывать мне врача, только все не решалась: опасалась (и справедливо, наверное), что в психушку упекут ее единственную оставшуюся внучку.

Она жила у меня почти месяц. Потом, убедившись, что я наконец пришла в себя, снова вернулась к себе домой, в деревню, где на соседей было оставлено целое хозяйство. Звонила каждый день, проверяла, все ли со мной в порядке. И спрашивала все время: «Не снилась тебе Настенька-то?» «Не снилась» — отвечала я, потому что Настя на самом деле мне не снилась. Долго не снилась, больше месяца, а приснилась первый раз в начале сентября.

Она приснилась мне живой, счастливой, бегущей по какому-то зеленому лугу. Только потом, когда Настя приблизилась, подбежала ко мне, я увидела в ее глазах такую боль и такую обиду, что успевшая уже поверить в чудо душа снова едва не разорвалась на части.

Я проснулась от собственного крика. Долго сидела на кровати, пытаясь прийти в себя, только ничего у меня не получалось. Снова и снова я вспоминала Настю, и почему-то воспоминания эти приводили меня каждый раз в одну точку, возвращались в тот самый последний наш вечер. Как мы сидели с ней вдвоем в ее комнате, рассматривали ту ужасную картинку и понимали, что жизнь еще страшнее…

И такое острое чувство обиды на этих незнакомых мне людей вдруг стало разрастаться во мне, такое непонимание этой дикой жестокости переполняло душу, что просто умереть хотелось, только бы забыть обо всем этом… Я думала: ведь живут же они все на свете. Ходят по этой земле, в которой теперь лежит моя Настя. И даже не вспоминают, наверное, о том отстранение констатировала, что, кажется начинаю сходить с ума. Потому что в последние дни меня, уже ничего, кроме выбора оружия для осуществления мести, не занимает. Эти картинки превратились для меня в какую-то манию. Я наслаждалась ими любовно перебирала в своем сознании, как перебирала когда-то моя Настя альбом с репродукциями Сальвадора Дали.

Это были страшные дни, страшные ночи. Особенно — ночи. Очнувшись порой от своего туманного бреда, я начинала думать о том, что нельзя так жить, что нужно попытаться найти какой-то выход из этого замкнутого круга. Пытаясь спастись от кошмаров, я вспоминала, как несколько лет назад мы с Настей вдвоем переживали смерть мамы. Вспоминала Настины сказки, которые уносили нас в придуманный мир. Только уже тогда странное предчувствие не давало мне возможности попытаться помочь себе Настиными сказками. Просто закрыть глаза и начать потихоньку рассказывать самой себе историю про черную кошку с белыми пятнами. Я как будто уже тогда знала: то, что происходит со мной сейчас, — еще не самое страшное. Придет еще тот день, когда Настины сказки мне пригодятся…

Настал уже сентябрь. На лекции в университет я не ходила. Я вообще университет решила бросить, потому что ни к чему теперь все это было мне. На работу только заставляла себя ходить, чтобы хоть как-то отвлечься. Но отвлечься не получалось. И дома, и на работе, и днем, и ночью я задыхалась от обиды, переполнявшей меня. Я чувствовала, что не смогу уже стать прежней, хотя бы наполовину прежней, до тех пор, пока буду знать, что люди эти, которые так оскорбили мою Настю, живы и счастливы. И главное, мне стало уже казаться, что и она, Настя моя не будет никогда спокойна, если я допущу это.

Да, вероятно, я начинала сходить с ума. Но что мне оставалось делать? Разум, мечущийся в поисках выхода и не находящий его, рано или поздно все равно погружается в пучину безумия. Это давно известно, кажется, что-то подобное сказал кто-то из великих. К тому же мне было все равно, что будет со мной буду я сумасшедшей или нормальной, буду мертвой или живой… Одна только бабушка у меня осталась, но она была далеко и ничем мне помочь не могла. Так я и жила в плену своей навязчивой идеи, которую, вполне возможно, и осуществила бы рано или поздно. А может просто помешалась бы окончательно и навечно осталась жить в окружении своих несбывшихся фантазий. Если бы не случай.

В тот вечер я как-то случайно забрела в университет. Просто решила пройтись по городу, я часто совершала такие прогулки, не имея никакой конкретной цели и даже чаще всего не замечая, куда и зачем иду. Проходила мимо корпуса, а там как раз перемена была, ребята знакомые, из моей группы, стояли возле входа, курили. Налетели на меня:

— Лерка, Лерка, ты куда пропала? Учебный год начался неделю назад, а ты первый раз пришла. У тебя неприятности? Или просто так прогуливаешь?