– Его убили, – констатировал Гуров, словно уточняя, известно ли это Марине.

– Да, кажется… Я как раз тогда в отпуске была, а когда вернулась, мне всё и рассказали.

– Марина Юрьевна, – отложив блокнот, улыбнулся Гуров. Он решил принять тон и манеры самой хозяйки. – Вот вы столько лет проработали в части, там к вам хорошо относились, любили… Наверняка же с вами многие откровенничали насчет той истории. Ну, про Романенко. Что вы можете сказать об этом, так сказать, неофициально?

Скворцова покосилась на блокнот Гурова, лежавший на журнальном столике, чуть подумала и произнесла:

– Да ничего. Правда, ничего. Я же говорю, меня не было. Я и не слишком интересовалась этим делом. Когда после отпуска возвращаешься, столько дел наваливается! Новые лекарства поступили; нужно было все рассортировать, записать, разобраться. Тут и бойцы косяками пошли – у кого голова болит, у кого геморрой вылез, у кого еще что… Разве мне до этого было?

Теперь Гуров ей верил. Он внимательно следил за интонациями, жестами, речью Марины. Она была не бог весть какой умной женщиной и посредственной актрисой, и он легко мог отличить правду от лжи. Вопрос с Костыревым Лев оставил на потом, чтобы выложить свой козырь в самый подходящий момент. Сейчас же, делая вид, что поверил ей с самого начала, он старательно кивал и внимательно, даже проникновенно, слушал болтовню Марины.

– Слухи разные ходили, конечно, – покачивая ножкой в изящной тапочке, рассказывала она, уже успокоенная, потому что решила, что полковник явился к ней по давнему делу о Романенко, к которому она не имела отношения. – Говорили даже, что у него какие-то драгоценности хранились, якобы из Чечни вывезенные. Брехня, конечно! Мне Валера еще тогда сказал, что никаких драгоценностей они с войны не привезли, одни ранения. Да и жил Романенко бедновато. Если бы у него и в самом деле сокровища хранились, зачем бы он продолжал в армии служить? Да бросил бы ее сразу и зажил в свое удовольствие!

– Да уж, наш народ таков, что без драгоценностей ему никак не обойтись! – улыбнулся Гуров с видом единомышленника. – Обязательно клады какие-нибудь приплетут, богатства…

– Вот-вот! – подхватила Марина. – А на самом деле, я думаю, он просто поругался с кем-нибудь по пьяному делу. Его же, кажется, задушили?

– Он что, тоже любил выпить? – приподнял брови Гуров, игнорируя ее вопрос.

– Не-ет, – протянула она, – вообще-то, за ним такого не водилось. Но уж если выпьет – туши свет! Мы как-то в одной компании Новый год справляли. Так Романенко напился – и давай всех ругать! И начальство, и товарищей своих… Обзывает последними словами, а сам плачет!

– Господи, да за что же он их так? – всплеснул руками Гуров.

– Да я сама толком не поняла, – отмахнулась Марина. – Бред какой-то нес, никто понять не мог. Его сразу в ванную потащили и под холодный душ поставили. Он быстро успокоился, потом всю ночь сидел нахохлившись, завернутый в простыню. Но угомонился, чепуху больше не нес. Потом уснул. А я все равно Валере сказала, что больше с ним праздники отмечать не буду.

– Конечно, конечно, – с пониманием произнес Гуров. – Такой только всю компанию испортит… А Валера все-таки с ним дружил, да?

– Дружил, – вздохнула Скворцова. – Он его даже как будто жалел. Во всяком случае, когда Романенко убили, Валера сам не свой ходил. А потом запил «по-черному». Пьяный по части шатался. Лемешев еле-еле его упрятал от греха подальше.

– Куда упрятал? – не понял Гуров.

– Ну, от всяких глаз подальше! – с легким раздражением пояснила Марина. – Там же всяких журналистов понаехала тьма, милиция… Зачем такие рисовки – по части мотается пьяный офицер! Один убит, второй за воротник заливает… Тут Лемешеву вообще не поздоровилось бы! Ну, он Костырева в охапку и лично домой отвез. Две недели тот в части не появлялся, потом пропился, протрезвел и вышел. Затем снова запил. Так и уволился.

– Вы так хорошо знаете эту историю? – Гуров посмотрел ей прямо в глаза. – Вы же вроде бы в отпуске были в то время.

Глаза Марины обеспокоенно забегали.

– Ой, я не помню уже… Может, к тому времени уже вышла из отпуска. Да, наверное, вышла…

Гуров продолжал так пристально смотреть на нее, что Марине стало неуютно, и она сменила положение, поджав под себя ноги. Тогда Лев молча достал снимок женщины, сделанный у дома Костырева, и положил перед ней.

Едва взглянув на него, Марина потемнела лицом. Потом, наспех соображая, подняла глаза на Гурова, хотела что-то сказать, но остановилась на полуслове, затем быстро села на постели и принялась поправлять волосы. Фотография осталась лежать на кровати.

– Значит, вы все-таки виделись с Костыревым, Марина Юрьевна? – негромко спросил Гуров. – Что же вы? Тоже запамятовали?

– Да! – сразу ответила Марина, обрадованно ухватившись за предложенный Гуровым вариант.

– Но ведь это было совсем недавно. Снимок сделан двенадцатого июля, а сегодня семнадцатое, – заметил полковник.

Марина заметалась, глаза ее быстро-быстро забегали, и она на ходу пыталась сочинить мало-мальски правдоподобную версию.

– Ой, ну не забыла! Виделись мы! Но только это совсем не то, что вы думаете!

– А откуда вы знаете, что я думаю? – искренне удивился Гуров.

– Ну, вы, наверное, считаете, что у меня с Костыревым опять любовь началась?

Гуров подавил усмешку. Чего-чего, а такого он как раз не считал.

– Так вот, это не так! – Марина решительно провела рукой в воздухе. – Это вообще, можно сказать, случайная встреча. Просто эпизод. Эпизод, понимаете? Который можно забыть и вычеркнуть из жизни.

Так как Гуров молчал, явно давая понять, что ждет более вразумительного объяснения, Марине пришлось продолжить:

– Он сам мне позвонил. Позвонил и попросил денег в долг. Сказал, что с работы уволился и очень бедствует. Неужели вы бы отказали в такой ситуации? – Она обличающе посмотрела на Гурова. Тот никак не отреагировал, только спросил:

– И вы поехали к Костыреву домой?

– Ну да… А что еще оставалось? Он уже пьяный был, да и денег даже на метро у него не было. Я когда приехала, обомлела, увидев, как он живет! Повсюду мусор, бутылки, сам небритый… – Марина с упоением принялась перечислять подробности незавидного быта Костырева. Гуров понимал, что она делает это нарочно, пытаясь подсознательно увести разговор в сторону. – …А уж когда он меня провожать пошел – боже мой! – Скворцова закатила глаза. – Одежда вся старая, потрепанная, как будто ее носили, не снимая. Ой! У меня прямо сердце кровью облилось – во что некогда любимый мужчина превратился! Знаете, как это больно?

– Не знаю, – бросил Гуров.

Скворцова, увидев безразличие на его лице, надулась.

– А с какого номера вам звонил Костырев? – спросил он.

– Что? – не поняла она.