Руслан продолжал пить, обнимался с друзьями, завывал их любимые песни, неуклюже танцевал. Его девушка осталась в Москве, не поехала с ним. Я вышла подышать на крыльцо. Повеяло прохладой и влажным ветром, дождь тихо шептал по листьям деревьев, оставаясь невидимым. Над крыльцом горел фонарь, вокруг него яростно копошились мошки.

В доме смеялись и шумели. Руслан вышел на крыльцо, встал рядом и закурил, звал обратно в дом, беспокоился, что замерзну, предлагал еще выпить. Я согласилась.

Я проснулась на разобранном диване под пледом, рядом сопел Руслан. На соседней кровати его друг с Оксаной.

Руслан потянулся и открыл глаза.

– Мы расстались с Аней.

– Почему?

– Я все еще люблю тебя. Через неделю еду в Москву, через месяц буду ждать тебя. Переедешь ко мне?

Густые и аккуратные рыжие кудри, будто Руслан специально укладывал их. Оживший профиль Пушкина. За год Руслан стал еще больше похож на поэта золотого века. После меня у него были девушки. Очень много и часто. Говорили, что видели, как они целовались в местных клубах и барах и уединялись в кабинках туалета.

Я не ответила Руслану, но эту неделю до своего отъезда в Москву он был рядом. Приходил каждый день, приносил что-то вкусное, как в то лето на даче. Белый шоколад, мятные конфеты, пирожные с фруктами, мороженое. Мы ходили в лес за грибами и черникой, собирали ее руками и сразу ели, а потом смеялись, глядя на свои сине-черные пальцы. Днем он помогал мне возиться в родительском огороде, собирал колорадских жуков, заливал их керосином и поджигал. Я же помогала его бабушке закрывать банки с огурцами и помидорами. После мы пили чай. Бабушка рассказывала о современной молодежи и о том, что было в ее время. Секс она называла «игрой в петелечку», а женский половой орган – «курочкой».

Каждый год в конце лета дед брал полотняный мешок, сшитый бабушкой, и шел собирать рябину для домашнего вина. Мы с Ванькой всегда помогали, срывали крепкие грозди, до которых могли дотянуться, кидали в мешок, искали новое дерево.

К семи вечера набирали мешок рябины и шли домой. Отрывали ягоды, выбрасывали все испорченные, а остальные промывали, клали в большую кастрюлю, заливали водой и накрывали крышкой. Кастрюля была светло-голубой с красными цветами. Ее ставили на низкую табуретку в ванной. К ноябрьским праздникам вино было уже готово.

Нам было по десять, и мы пробовали его в числе первых, а на стенах уже висели вышивки крестом. Две синицы на ветке, церковь в снегу, ветка сирени.

К началу осени мне по частицам удалось собрать себя заново. Я похудела, волосы отросли. С короткими было даже лучше – черты лица оказались ярче и выразительнее – будто исчезло все лишнее и ненужное, а осталось самое важное.

Из Живого Журнала Оксаны Смотровой

– Знаешь, мне как-то неудобно говорить тебе об этом, – начал телефонный разговор Санчес. – Я не думал, что так получится.

– Не тяни уже. Говори, что хотел.

– Пока вас не было, приезжала тетка и заходила в квартиру. Что-то ей там нужно забрать из старых вещей. Книгу какую-то, что ли. И фотки старые. Сначала все было нормально, и она три дня ничего не говорила об этом, а вот вчера… В общем, ей не очень понравилось, что вы сделали с квартирой.

– А что такого мы с ней сделали? Мы выбросили старый сломанный холодильник, от которого твоей тетке лень было избавиться. Он стоял у входа в Машкину комнату и мешался. Мы постоянно ударялись об него плечами и локтями. Синяки неделями не проходили.

Что дальше? Мы сняли плешивый ковер со стены и снесли его на помойку, потому что из него летела моль.

Мы разобрали старый стол и убрали его за шкаф. Старый диван… я спала на нем месяц, и каждую ночь пружины впивались мне в бока. Мы купили новый и выбросили старый. Повесили новые шторы на кухне и поклеили нормальные обои в коридоре. Заметь, они сочетаются по цвету с мебелью и шторами. Что не так?

– Ей кажется, что вы чувствуете себя хозяйками, обживаете квартиру и все такое. Ей это как-то неприятно. Цветы вон расставили, заросли на балконе устроили. Понимаешь, они жили в этой квартире больше двадцати лет, а тут появляетесь вы и вешаете на стену фото своей семьи, ставите на полки свои духи, выращиваете свои бегонии на подоконниках. Она ожидала увидеть свою старую квартиру, где выросли ее дети, а увидела две чужие комнаты, где почти год жили две незнакомые ей девочки, которых она не видела даже на фото.

– Санчес, ты забыл, что она сама разрешила делать ремонт?

– Да, разрешила, – согласился он. – Наверное, она просто не ожидала, что так получится. В общем, она больше не хочет, чтобы вы жили в этой квартире. Можете пожить до середины сентября, пока ищете новую, но это не бесплатно, сама понимаешь.

– Я что-то не поняла. Нас что, выгоняют из квартиры?

– Не выгоняют, – поправил он. – Просто просят съехать.

– Отлично. Мы съедем, как только вернемся в город. Через неделю.

– Вы можете пожить до середины сентября… – растерянно повторил Санчес.

– Нам есть где жить, – ответила я. – Я вернусь домой, а Маша переедет в общежитие, там как раз освободились комнаты.

– Извини.

Год моей самостоятельности приближался к концу.

Я вернулась в гетто в последний день августа. Два дня убиралась в квартире, собирала свои вещи, посуду, постельное белье, полотенца, рамки с фотографиями. Укладывала в картонные коробки, заклеивала коричневым скотчем, подписывала цветной пастелью. Двенадцать месяцев самостоятельности легко уместились в три коробки, оставалось еще две пустых и горшки с цветами, которые, на удивление, не загнулись за летние месяцы. Санчес послушно готовил для них воду и поливал два раза в неделю.

Я приехала в Москву на второй неделе сентября, когда занятия в институте уже начались. Квартиру на окраине «гетто» пришлось оставить. Кудрявая девочка с черными глазами, следившая за нами более девяти месяцев, сказала «нет». Оксана вернулась домой к маме, бабушке и брату.

Остановилась у Руслана. Приехала в шесть утра, оставила вещи и поехала в общежитие – после летних каникул освободилось много комнат. Это было значительно дешевле, чем снимать квартиру, даже если на двоих. Мне дали комнату в новом двенадцатиэтажном блоке.

Большие светлые комнаты на двух человек, несколько больших кухонь на этаж, вид с балкона на юго-запад Москвы, МГУ и Воробьевы горы.

Здесь было красиво. Не каждому студенту выпадала удача получить комнату в таком здании. Катя жила в другом. Вот он – первый пятиэтажный блок, всего их семь – стоят серым грустным рядом вдоль шоссе.

На кухнях вечно пахло тухлятиной из неисправных холодильников, в коридорах сизая вуаль сигаретного дыма с примесью какой-то дряни, в туалетах и душе не убирались неделями.

Блок был общим. Парни и девушки жили в одном здании. Я немного боялась туда идти. Раньше всегда была с Катей, а сегодня – одна.