Нед осторожно взял меч в руки, и стал внимательно разглядывать, пробуя на остроту и баланс. Он был прекрасен. Странный рисунок металла, которого Нед не видел никогда – серо-стальной, переплетающийся, волнистый. Острейшее лезвие – стоило прикоснуться, и кожа тут же стала подаваться, распускаясь под легчайшим нажимом. На лезвии, в середине, по желобку – мелкие золотистые буквы на неизвестном Неду языке. Рукоять – простая, прямая, безо всяких изысков, обмотанная каким-то шероховатым чёрным материалом.

– Акулья кожа! – с видом знатока пояснил кладовщик – говорят, очень старый меч. Ему несколько сотен лет. Откуда взялся? Да кто знает? Тут всякого железа хватает. Я приборку делал и нашёл его в углу. Хотел продать… – кладовщик осёкся, и покосился на Неда – понял ли? Убедился, что тот не отреагировал, и продолжил:

– Вот держу его для своих… может кому-то жизнь спасёт… Ага, спасибо! Вот молодец! Вот умница! Вот и я премию заработал! Я сейчас тебе ножны подберу, и кинжал, и засапожный нож, и два метательных ножа с перевязью! Три ножа! Вот тут поставь отпечаток пальца… ага. И распишись, умеешь? Молодец. Вот так. Отлично. Пошли, я тебе всё найду. Оставь тут, не бойся. Сейчас все на обеде, никто не сопрёт. Оглоблю возьми с собой. Хватит тебе её таскать.

Нагруженный, как вьючный осёл, Нед побрёл к общежитию сержантов. Внутри него таился некий холодок – вот так запросто взять, и прийти в офицерское общежитие – сердце ёкало и билось часто, как птичка в клетке. До сих пор у него внутри держалось некое почтение перед сержантами, символами армейской службы. Потому шёл медленно, как бы оттягивая момент прибытия на место.

Впрочем – всё прошло спокойно и рутинно. Он представился дневальному, попросил, чтобы ему показали свободную комнату, тот отвёл к угловой, выходящей окнами на горы – что Неду очень понравилось – и пожелав приятного отдыха удалился к своему столу, где снова принял позу отдыха, задрав ноги как можно выше.

Нед опустил мешки на пол, встал посреди комнаты и счастливо рассмеялся – его комната! Его первая комната и никто, никто не может войти сюда без разрешения! Он может запереть её, и уйти! Положить здесь вещи так, как он хочет и никто не скажет, что они лежат не так, как надо!

Окно, заделанное толстой решёткой, простой стол, три стула – сержант ведь может принять гостей, своих товарищей! Кровать – узкая, совсем не для сна с подружкой. Да и какая подружка здесь, в военном лагере?

Здесь было самое главное, самое ценное, что может быть в армии – уединение. Ведь солдату никуда не спрятаться – спит он со всеми, ест со всеми, моется со всеми, даже в сортире, и то со всеми! Как горные орлы, стройными рядами… Многие ругались – хоть перегородки бы поставили что ли, а то всё на виду. Но так было заведено с давних времён и менять положение вещей никто не собирался. Здесь, в общежитии, сортир был в коридоре, как и душевая – дневальный сразу показал ему, где находятся "удобства" – война войной, а сортир, как и обед – это важно.

Нед аккуратно положил свою фуражку на тумбочку у кровати, и не застилая постель, повалился на матрас, закинув руки за голову. Неизвестно, что там впереди, но сейчас ему было хорошо. Очень хорошо!

Полежав, встал, разложил вещи по полкам в шкафу, броню и меч – в специальный оружейный шкаф, обувь – в обувной. Полюбовался, потом спохватился – обед! Какого демона он не пошёл на обед?! Сразу забурчал живот и ужасно захотелось есть. Организм привык получать пищу в строго отведённое для этого время и теперь бурно возмущался допущенным над ним насилием. Выглянул в окно – судя по солнцу, обеденный перерывв подходит к концу. Солдаты давно поели, а что с офицерской столовой? Открыта?

Быстро надел сапоги, одёрнул мундир, вышел в коридор, заперев дверь на ключ, и мимо проводившего взглядом дневального, вышел под солнечные лучи, впившиеся в него, как будто желали превратить в поджаренный кусок мяса. Секунду подумал и решительно направился к офицерской столовой.

Здесь было прохладнее, толстые каменные стены укрывали от жары. В отличие от солдатской казарменного вида столовой, офицерская разделена на небольшие кабинеты, отгороженные плетёной из прутьев сеткой, на которую прицеплены небольшие деревянные плашки с выжженными рисунками. В основном – прекрасные девы с мужественными юношами на конях или батальные сцены с грудами поверженных врагов.

Вероятно безызвестный художник считал, что для военного нет ничего слаще, чем вид куч поверженных врагов и образов полуобнажённых дам в нижнем белье возле плакучей ивы. Что касается второго – возможно, и скорее всего так и есть. А вот первое уже обрыдло офицерам за время их службы в самом крутом из корпусов замарской армии, и они постоянно ворчали, что эту похабень-расчленёнку давно надо снять и демонстративно сжечь на плацу, а потом помочиться на золу. Но как всегда руки ни у кого до этих картинок не доходили, так что висели те с незапамятных времён, и провисят ещё столько же, если только их не спалит случайная молния, пущенная богом-созидателем.

В зале пусто, лишь пара лейтенантов и сержант из арбалетчиков доедали свой обед, торопливо заглатывая куски пирога и заливая их водой пополам с соком – задержались на службе, разбирая драку, неожиданно вспыхнувшую прямо посреди плаца. Один из солдат упал, сражённый тепловым ударом, следующий шлёпнулся на него, тот, кто шёл за ним, пнул упавшего, друг пнутого заехал в рожу агрессору, тот в обратную – всё чуть переросло в массовое побоище. Пришлось прибегнуть к помощи дежурного взвода стражи, разогнавшей всех дубинками и вёдрами с водой, предусмотрительно заготовленными в помещении стражницкой.

Это была не первая драка, вспыхнувшая ни с того, ни с сего – жара и переутомление делали своё дело. Виновных выпороли, правда не сильно – всем было хреново, и даже экзекуторам трудно по такому пеклу поднимать и опускать палки на спины супостатов.

– Глянь, новоиспечённый сержант появился! – буркнул один из лейтенантов – интересно, как это он получил свой чин? Чем так понравился полковнику?

– Тебе не всё ли равно? – недоумённо бросил второй – тебе-то какое дело? Ну, получил, и получил! Чего нарываешься?

– Нет, ну всё-таки! – настаивал второй, молодой парень, чуть старше Неда, только что прибывший в часть из офицерской школы – может он по мужиками спец, а? Сделал хорошо полковнику, и вот тебе должность! Из деревенщины – и в офицеры! Эдак пойдёт дальше, командовать нами станет, "серебряные губки"! Видишь, какие у него пухлые, рабочие губки! Проклятый выскочка, мужелюб!

Парень говорил нарочито громко, вероятно для того, чтобы услышал Нед и сразу понял своё место в этом мире, где такому как он быдлу и деревенщине не место за одним столом рядом с пусть и обедневшим, но славным дворянским родом.

Тут надо пояснить. "Мужелюбство" в корпусе морской пехоты, и вообще в армии Замара, считалось страшнейшим преступлением, наравне с бегством с поля боя или же нападением на вышестоящего офицера. Считалось, что этот порок присущ развращённым гражданским лицам и рабам, лишённым женского общества. И что занимаются этим те, кто кроме этого прегрешения пользуется ещё услугами различного вида крупного и мелкого рогатого скота. В общем – фактически, по армейским канонам, Неду было нанесено жесточайшее оскорбление, смываемое лишь кровью. Нед об этом знал. Солдат можно было называть как хочешь, но офицеры…тут был свой кодекс чести, и переступить через него не мог никто. Пойманного с поличным "на горяченьком" мужеложца-солдата пропускали сквозь строй, забивая палками до смерти, офицера же изгоняли, лишая всех званий и выдав ему десять палок горячих. Считалось, что эти люди растлевают армию и думают лишь о том, как совратить своих сослуживцев.