— Пётр, — сказал я и уточнил: — Сильно зацепило?

— Осколком по касательной. Кровит сильно, но это не беда, только бы заражение не началось.

— А меня контузило.

— Да уж понял. Техник?

Собеседника ввёл в заблуждение синий рабочий комбинезон, и я пояснил:

— Шофёр.

— А я из кавалерии. Нас бросили коридор экипажу бронепоезда пробить, да сами в переплёт угодили.

— А с бронепоездом что?

— Нихонцы артиллерию подтянули, прямой наводкой расстреляли. Вчера ближе к вечеру уже.

Я чертыхнулся, устроился поудобней и огляделся. Пленные сбились в кучки и переговаривались, кто-то переходил от одной компании к другой, кто-то лежал на соломе и безучастно пялился в потолок. Настроение у всех было подавленное, не унывал только усатый мужичок средних лет и среднего же роста.

— Да бросьте, братцы! — увещевал он остальных. — Плен — не смерть. У меня старшой брательник в мировую два года у оксонцев в плену просидел. И что? И ничего. Все условия у них там были. Как сыр в масле не катались, врать не стану, но и не голодали.

Кто-то зло сплюнул, кто-то молча отошёл, а кто-то и покивал, соглашаясь.

Юра задремал, и я воспользовался моментом и попытался погрузиться в транс, дабы оценить состояние энергетических каналов, но вот так сразу выполнить это элементарное действо не сумел. Крохотные окошки были под самым потолком, а крыша как раскалилась вчера на солнце, так за ночь особо и не остыла, внутри было душно и жарко, невыносимо смердело, всюду роились мухи, приходилось то и дело отмахиваться, сгоняя их с себя. Кожа от пота стала липкой, комбинезон влажным. Ну и как тут отвлечься?

Но справился, отрешился от угнетающей действительности. На сей раз попытки сосредоточиться уже не приводили к острым приступам дурноты и головной боли, вот только и никаких результатов медитация не дала. Впрочем, было б странно, если б дала. Если уж надорвался, то по щелчку пальцев ситуацию не выправить.

Перво-наперво я выполнял стандартный набор упражнений, затем попытался оценить состояние внутренней энергетики, но поскольку прежде ставить диагнозы ни себе, ни кому-либо другому ещё не доводилось, словно нить в спутанном клубке наощупь отследить пытался. Так и провозился до полудня, не добившись примерно ничего. Впустую время потратил, в общем. Разве что головная боль чуток унялась.

По центру помещения тянулась сточная канава, в неё и справляли нужду, наружу никого не выводили. Раз только к нам зашёл невзрачный седоусый мужичок — судя по гимнастёрке без погон и ремня, тоже из военнопленных, — пересчитал всех по головам и принялся выбирать людей, просто тыкая то в одного, то в другого пальцем.

— Ты. Ты. Ты.

Отобрал он ровно десять человек, и после их ухода смолкли всякие разговоры, неопределённость ситуации повисла в воздухе явственно-различимым напряжением.

Вот куда их повели, а? Куда?

Не на расстрел ведь, так?

Пусть даже кого-то и не заботила участь товарищей по несчастью, о собственной судьбе задумались решительно все. Я тоже исключением не был. Даже из транса вывалился, до того взбудоражен оказался произошедшим. Ещё долго сидел, прислушиваясь, не донесутся ли выстрелы.

Юра так и дремал, занять себя было нечем, вот я и стал наблюдать за остальными и очень скоро приметил, что из общей картины определённым образом выламываются передвижения нескольких человек. Ну да — это молекулы перемещаются хаотически, люди существа социальные и стайные, они определённым законам общежития подчиняются: например, разбиваются на компании по интересам или в соответствии с социальным статусом и между собой потом уже почти не перемешиваются. А тут — ходят. И не один рубаха-парень и душа компании или болтун, которому только дай языком почесать, а сразу несколько человек. Слушают, присматриваются, о чём-то попутно переговариваются промеж собой, иногда с другими беседы затевают, кого-то даже в сторонку отзывают.

И кто такие? Подпольщики-заговорщики или провокаторы?

Это я условно, но всё же, всё же…

К нам с Юрой, к слову, не подошли ни разу. Тоже странно.

Вернулись вызванные из коровника бойцы уже во второй половине дня. Вернулись вспотевшими и усталыми, но в полном составе и без следов свежих побоев. Как оказалось, отправляли их на хозяйственные работы — силами военнопленных возводились караульные вышки.

Немного позже принесли котёл с жидкой баландой, в которой плавали кусочки овощей, из него черпали по очереди. Сытости не ощутил, но хоть жажду немного утолил.

Я помог Юре вернуться к нашему месту и продолжил разбираться со своей внутренней энергетикой. Вроде бы даже начал понемногу переводить восприятие на должный уровень, но тут вновь распахнулись ворота, и всё тот же хмырь, что уводил пленных на работы, стал выкрикивать фамилии:

— Кожемяка! Ягода! Тянижилу! Линь! Винокур!

Следом прозвучал ещё пяток фамилий, все вызванные оказались из вчерашнего пополнения. Мы вышли на улицу, а там от свежего воздуха даже голова кругом пошла.

Господи, хорошо-то как! И ничего больше не надо, просто хоть ненадолго из той душегубки выбраться!

Впрочем, сразу опомнился, огляделся по сторонам. Одним только возведением караульных вышек обустройство лагеря для военнопленных не ограничилось, территорию фермы начали обносить новой оградой, мелькнула даже мысль, что срываться в побег нужно безотлагательно. Вот только попробуй — сорвись!

Долго нам прохлаждаться не дали, построили и повели под охраной трёх конвоиров с винтовками мимо коровников и амбаров к непонятному конторского вида бараку. Там уже выстроились военнопленные, нам велели становиться рядом.

Зазывали внутрь по одному, и к тому времени, когда подошла моя очередь, я едва держался на ногах, колени подгибались, в голове шумело. В бараке, миновав короткий коридорчик, я ступил в заставленную шкафами комнатушку и не опустился даже, а попросту плюхнулся на табурет, как только прозвучало предложение садиться.

— Воды? — с едва уловимым акцентом предложил расположившийся за столом человек.

— Будьте так любезны…

Человек наполнил из закопчённого чайника керамическую кружку с отколотой ручкой, передвинул мне. Я в несколько жадных глотков осушил её, тогда понемногу отступила дурнота, и получилось осмотреться.

Судя по добротной, пусть и заметно обшарпанной мебели, ранее кабинет занимал здешний управляющий. Именно — ранее. Наливший мне воды господин средних лет в сорочке с расстёгнутым воротом и закатанными до локтей рукавами, имел к работе на ферме примерно такое же отношение, как и я сам. А то и меньше.

Не был он и нихонским офицером. Вообще нихонцем не был. Зачёсанные назад светлые волосы открывали высокий лоб; коротко остриженные на висках и затылке, они дополнительно подчёркивали вытянутую форму словно бы даже приплюснутого черепа. Серые глаза были глубоко посажены, нос — прямым, узким и