Впрочем, совершенно иное значение лозунг о совместной европейской борьбе против большевизма приобрел в Прибалтике. После всего лишь года нахождения в составе Советского Союза большинство жителей прибалтийских республик готовы были сражаться за кого угодно, только против СССР. Этим объясняется значительный приток добровольцев из стран Прибалтики в немецкие вооруженные силы уже в 1941 г. Не случайно в одной из юнкерских школ СС (судя по всему — в Бад-Тёльце) эстонцы категорически заявили, что они являются не «национал-социалистами», а «антибольшевиками».

В принципе до конца войны мотив «борьбы с большевиками» был важным объединяющим фактором для европейцев. При этом лозунги, призывающие к «участию в борьбе всех европейских народов против большевизма», начали широко использоваться немецкой пропагандой только с 1943 г., после провозглашения «Тотальной войны». Однако снова зададимся вопросом: был ли этот лозунг единственным, основным и решающим? Факты свидетельствуют, что таковым он был только в период немецких успехов — со второй половины 1941 г. и по середину 1942 г.

С конца 1941 г. важную роль в Добровольческом движении снова приобретают «европейские» мотивы. По нашему мнению, о «европейской» идейности добровольцев можно говорить только с того момента, как война приобрела мировой, глобальный характер, то есть с вступлением в нее США. Теперь, когда все игроки за карточным столом, где разыгрывались судьбы мира и цивилизации, были определены, можно уже говорить о желании европейских добровольцев отказаться от ценностей «материалистического и бездуховного западного мира», одержимого лишь страстью к наживе, и заслужить для своей страны право на место в «Новой Европе» после окончания войны и победы Германии, а для себя — место элиты в своей стране. При этом происходит изменение и статуса добровольца: если раньше он, по сути, был немецким наемником для борьбы с большевизмом и за интересы Германии, то теперь он стал самостоятельным борцом за «Новую Европу». Как отметил известный публицист Ю. Эвола: «Добровольцы других стран сражались не за экспансионистский национал-социализм на односторонне расистской основе и „пангерманизм“, но за высшую идею, за Европу и европейский „Новый порядок“»[194].

Тем не менее концепция «Нового порядка» рождалась с трудом, поскольку внутри верхушки руководства рейха не было единства касательно послевоенной судьбы Европы. В 30-х гг. в многочисленных речах Гитлер говорил о дне, когда вся Европа станет единым целым, объединенная для общей борьбы против большевизма. Политические, военные, интеллектуальные и духовные силы всех европейских наций должны были быть направлены на этот неизбежный конфликт, так, чтобы «после победы в этом сражении с судьбой» возникла «национальная и социалистическая Европа», свободная и независимая, но передавшая «самой высокой сфере Европейского сообщества обязательные для поддержания безопасности Европы функции, так как только это сообщество сможет поддерживать и гарантировать такую безопасность»[195].

Весь ход германской политики в оккупированных европейских стран говорит, с одной стороны, об уважении к этим странам со стороны Германии, а с другой — о непродуманности до конца конечной политики в отношении этих стран. Вермахт, министерство иностранных дел, СС и НСДАП часто проводили в жизнь диаметрально противоположные цели в той или иной оккупированной стране. Так что в итоге лозунг о «Новом порядке» хотя и витал в воздухе, но долгое время не был убедительно конкретизирован. Но, что важно, последовательная трансформация представления о «Великогерманском рейхе» до концепции единого союза европейских государств проходила постоянно, хоть и медленно. При этом важно помнить, что в объяснении понятия «рейх» не было и речи о расплавлении наций, а наоборот — постоянно подчеркивалось своеобразие народов[196].

Сам Адольф Гитлер, под знамена которого стекались добровольцы со всего Европейского континента, и который полностью сосредоточился на ведении войны, считал, что все вопросы касательно «Нового европейского порядка» нужно будет решать только по окончании войны. При этом вопрос о создании европейской конфедерации периодически поднимался на переговорах Гитлера с политическими деятелями оккупированных стран. Так, на переговорах 10 ноября 1942 г. премьер-министр французского правительства Виши Пьер Лаваль сказал Гитлеру: «Вы хотите выиграть войну, чтобы создать Европу. Создайте Европу, чтобы выиграть войну». На это Гитлер ответил просто: «Если Германия проиграет войну, большевизм поглотит Европу… Учитывая угрозу с Востока, каждый национально мыслящий француз должен фанатично желать победы Германии»[197].

Как отмечал министр иностранных дел Германии Йоахим фон Риббентроп, «контраргумент Гитлера против окончательного урегулирования (отношений с европейскими странами. — Р.П.) состоял прежде всего в указании на еще существующее состояние войны, во время которого вопросы захваченных нами областей могли рассматриваться лишь с военной и стратегической точек зрения, а германским войскам приходилось не только поддерживать внутренний порядок в этих областях, но и защищать их от нападений извне»[198]. Что и говорить, мнение Гитлера вполне обоснованно, тем более что, как говорил сам Риббентроп: «Часто высказываемое сегодня утверждение, будто было возможно превратить такие государства как Франция, Бельгия, Дания, Норвегия, Сербия, Греция, Польша, и захваченные нами области России в политические факторы нашего ведения войны или даже в наших союзников — просто утопия. Национальная динамика этих государств была слишком сильна и чересчур ограничена традициями, а их вера в германскую победу с самого начала — слишком мала»[199]. С учетом того, с каким трудом Германия заставляла своих уже имеющихся союзников, ту же Италию или Венгрию (не говоря уже о Финляндии), предпринимать по-настоящему серьезные усилия в войне, надеяться, что побежденные и силой привлеченные на сторону рейха страны положат все свои ресурсы на алтарь конечной германской победы, не приходилось. Как пример можно привести тайные переговоры представителей ставшего у руля Франции маршала Петэна с английским правительством в октябре 1940 г. (!), когда была достигнута договоренность о невступлении Франции в войну на стороне Германии[200].

Всем этим объясняется задержка, которая в итоге привела к несвоевременному и неполному программному разъяснению того, что же такое «Новый порядок», что стало упущением некоторых политических возможностей.

Концепция «Новой Европы» была очень распространена и популярна в СС, среди руководителей разного ранга, что не удивительно с учетом того, что именно в войска СС шли служить иностранные добровольцы и что СС поддерживали тесные контакты с европейскими профашистскими партиями. Как мы уже отмечали, именно в юнкерских школах СС Гиммлер решил выковывать свой биологически отобранный фюреркорпус, предназначенный для занятия лидирующих позиций в развивающемся национал-социалистском государстве. Это развитие расовой элиты дополнило желание Гиммлера представить офицерский корпус СС как профессиональный офицерский корпус, осуществляющий контроль над выбором военно-политического порядка, чьей итоговой целью была национал-социалистическая Европа, свободная от негерманского влияния. Тем самым это стало своеобразным отображением идеи «Нового европейского порядка». Так, в одном из нормативных документов СС, к сожалению, не датированном, утверждалось: «Европа и рейх судьбоносно объединены друг с другом, в конечном счете, один без другого — невозможен. Факт германской миграции и прежних германских поселений между Балтийским и Черными морями, от Атлантического океана до Северной Африки, установил и создал расовое сообщество, основанное на общей крови в Европе. Новый порядок в Европе базируется на той же самой основе… Он свяжет людей и нации Европы под руководством сильного рейха, которое произойдет на основе мировоззрения нацистского движения. Должно быть ясно, что внутреннее и внешнее упорядочение Европы может произойти только из глубин национал-социалистической оценки исторических сил. Охранные отряды сегодня формируют железное кольцо из тех людей, которые жаждут Нового порядка в Европе под руководством сильного немецкого центра. Без привлечения этих людей этого нового будущего не было бы»[201].