началом смуты имперские колонисты и более-менее цивилизованные туземцы оказались под ударами диких племен. Башибузуки — на юге, хунхузы — на востоке. Они просто озверели, чувствуя свою безнаказанность, и только самоотверженная позиция пограничной стражи хоть как-то сдерживала эту волну насилия.

Если бы у меня был выбор, если бы я вообще хоть когда-то задумывался о том, что придется надеть мундир — я бы был пограничником. Да и вообще — «олива» была куда удобнее «хаки».

Так же легко я смирился с короткой стрижкой. А вот борода… Никогда не понимал эту моду. У пехотных офицеров было принято носить усы, у кавалеристов — эспаньолки, а моряки щеголяли бакенбардами. Так что отросшая борода откровенно бесила — чесалась и терлась о воротник.

С потолка капало, спина мерзла, а сокамерники мои — воняли. Они старались держаться от меня подальше — бродяги и уголовники никогда не терпели политических. А что вы думаете? Господа унтера так разозлились на меня за слова о Его Высочестве, что хором дали показания о том, что я призывал сжечь Тайный совет и Регента, унижал боеспособность, честь и достоинство имперских армии и флота и вообще вел себя антиобщественно и непатриотично. Судья хотел дать мне штраф и отправить в арестантские роты на пару месяцев, но записка, переданная судебному приставу человеком с невыразительным лицом сделала свое дело — я отправлялся к черту на рога — на поселение.

Железные двери со скрипом отворились и в камеру запустили группу заключенных. Они вертели головами как слепые котята, попав в нашу тьму кромешную из хорошо освещенного коридора. На троих были синие изорванные мундиры, еще четверо носили цивильное. Ну понятно — лоялисты из очередного занятого армией населенного пункта, по которому частой гребенкой прошлись жандармы…

— Доброго вечера добрым людям, — произнес один из новоприбывших.

— Так то добрым, а тебе, псина лоялистская, добра не видать от Мангазеи до Эвксины… — буркнул один из уголовников.

Но его особенно никто не поддержал — да и маловато их было, чтобы диктовать свои условия. Поэтому пришлось заговорить мне:

— А вы господа, присаживайтесь, не стесняйтесь. Тут свободных мест много — давеча одну партию по этапу отправили, да и нам долго ждать не придется, есть такое чувство…

Их глаза как раз привыкли к мраку, и они расселись на нары. Я увидел, как у самого молодого — парня в знавшем лучшие времена френче и круглых очках, дернулось лицо, когда я назвал их господами. Остальные были постарше и поспокойнее.

Потом принесли ужин — какую-то овощную похлебку и ячменные хлебцы. На самом деле — не так уж и плохо, приходилось мне питаться и похуже. А вот парнишке-лоялисту явно хотелось страдать. Он набрал ложку супа и медленно вылил из нее жидкость обратно в тарелку, швырнул туда же хлебец и отодвинул посуду от себя.

— Я съем? — тут же оживился один из бродяг. — Дай мне там…

Лоялист брезгливо кивнул. Я не удержался от реплики:

— Зря вы так. Потом пожалеете.

— В смысле? Я должен жалеть эту бурду?

— Ну почему сразу бурда? Овощи в супе не гнилые, хлебцы — свежие. Мяса бы еще — и вообще порядок!

— Это так показательно — жрать что дают и не возмущаться… Психология обывателя!

Тут подключился какой-то из уголовников:

— Иди, потребуй обед из трех блюд, барчук… Ща официянт тебе марципанов принесет…

От «барчука» лоялиста вообще перекрутило и он начал кипятиться, но один из старших товарищей положил ему руку на плечо и тот хмуро прошествовал на свое место.

— Молодой еще, идеалист, — кивнул на «барчука» старший лоялист. — Будем знакомы? Моя фамилия Вольский. Не погнушаетесь пожать руку синемундирнику?

— Мне плевать, я пограничник, — хмыкнул я.

Да и вообще, сидя в одной камере проявлять мелочную неприязнь было бы глупым. Тем более — и на нашей, и на их стороне было полно людей, только волей случая примеривших на себя «хаки» или «синеву». Гражданская война — дело сволочное и непредсказуемое…

— А-а-а, — понятливо протянул Вольский. — Пресловутый нейтралитет «оливы»… И каково оно вам, в имперской тюрьме? Помог нейтралитет? Вы по какой статье?

— Нормально в тюрьме, не хуже нашего Мухосранска. Я сам виноват — напился и устроил невесть что в приличном месте… Но, вообще-то могли бы отдубасить и на том остановиться, поселение — это пожалуй слишком.

— И вас на поселение? Ну надо же… Я вижу вы, человек бывалый и осведомленный, не поделитесь соображениями, что нас ждет?

— Не знаю как вас, а я собираюсь проситься в старатели — всяко больше шансов скостить срок… А еще на Севере выделяют землю даже таким как вы — если верить Земельному проекту. После того, как отбудете положенное, конечно…

— Этот Земельный проект — вообще нечто удивительное. Это так неконсервативно, что я начинаю подозревать Регента в симпатиях к социал-демократам…

— Послушайте, Вольский, почему лоялисты всегда всё приводят к обсуждению политики?

Собеседник глянул на меня своими умными серыми глазами, а потом хохотнул и хлопнул себя ладонями по ляжкам:

— Уели вы меня, господин офицер! Вы ведь офицер?

— Поручик пограничной стражи, да…

— Ну я тоже не лаптем щи хлебал и дослужился до старшего лейтенанта… Мы с вами практически в одном звании, получается. Ну, с вами-то понятно, но про судьбу пленных лоялистов всякие слухи у нас ходили…

Я пожал плечами. Насколько я успел вникнуть в тему — хуже всего синемундирникам и функционерам из Ассамблей приходилось непосредственно после захвата их имперцами. Там могли и отдубасить, и обобрать да и — что там говорить — зарубить или пристрелить на месте. Маловато гуманистов в Новой имперской армии, что уж тут говорить. Особенно — в кавалерии и у преторианцев… А вот после того, как лоялист попадал в фильтрационный лагерь — его судьба становилась простой и понятной. Его ждал суд.

И судили там всех одинаково — что уголовников, что политических. Обычной практикой было впаивать рядовому-синемундирнику незаконное ношение и хранение оружия и отправлять на поселение лет на семь. Командному составу — организацию массовых беспорядков с применением оружия — это уже на десятку тянет. Эмиссаров, уполномоченных и депутатов Ассамблей никто жалеть не собирался — тут проводили тщательное дознание и выкапывали всё — от коррупции и спекуляций до подстрекательства к убийствам и статей совсем отвратительных, о которых и говорить-то неприятно… И тут уж приговор мог быть самым суровым — вплоть до высшей меры. А что расследования могло затянуться — так лоялисты столько тюрем настроили за недолгое свое правление — на полстраны хватит!

— Вы людей за ноги