Камера, последняя из шести в коридоре, была все еще заперта на латунный висячий замок — Йен подумал, что даже он сумел бы открыть его отмычкой, — и на длинный узкий каменный брус, который, упираясь в основание двери, мешал ее распахнуть.

Простой механизм, если это вообще можно назвать механизмом. Однако приняв во внимание, что вам не разбить брус, пришлось бы его поднять и сдвинуть, а брус удерживался на месте латунным костылем, проходившим сквозь отверстие в плите в соответствующее гнездо в стене. Ни человек, ни вестри на такое не способны.

— Вы ведь еще не открывали камеру, я правильно понял? — спросил Йен охранника.

Фоливан дель Фоливан — должность тюремщика явно передавалась по наследству — был малосимпатичным толстяком, однако довольно загорелым. Откуда следовало, что он не так уж много времени проводит на службе. На эту же мысль наводил толстый слой пыли на полу и на каменных скамьях-ложах в пяти других камерах. Так что, судя по всему, работа тюремщика была наследственной синекурой.

И понятно. Дуэль, пусть даже обставленная всякого рода ритуалами, — не самый лучший способ разрешения споров, но по крайней мере поединок все же разрешает споры, и дуэлянты, если не гибнут, все же остаются на свободе.

Фоливан дель Фоливан бросил на Йена взгляд, в котором явственно читалось: «Да кто ты такой, черт тебя дери, чтобы допрашивать меня?» — однако Дариен дель Дариен шевельнул пальцем, и тюремщик покачала головой.

— Нет, — сказал он, — не открывал.

С тем же успехом он мог сказать: «Нет — я что, законченный идиот?»

Йен понял, что клаффварер — буквально «хранитель ключей»; а выражаясь менее официально — дворецкий, — в Старой Крепости имеет больше влияния, нежели клаффварер в Доме Огня.

Но почему вдруг все уставились на него?

Первым на него поглядел Осия…

…и это все объясняет. Осия смотрел на Йена как на старшего, и Йен — вероятно, бессознательно — повел себя соответственно ожиданиям Древнего. Дариен дель Дариен решил, что стоит — или выгодно — подыграть Древнему, и даже Бранден дель Бранден и Херольф, которые оба, казалось, привыкли к тому, что в мужской компании их держали за главных — хотя и, надо думать, по разным причинам, — последовали примеру клаффварера и Осии.

Взгляд Фоливана дель Фоливана обежал всех и вернулся к Йену.

— Хотите, чтобы я открыл камеру? — осведомился он, пристально глядя в пространство точно посередине между Дариеном дель Дариеном и Йеном.

Дариен дель Дариен спокойно посмотрел на Йена:

— Что думаете, Йен Серебряный Камень?

Что я думаю? Что хорошо, если бы это была ваша проблема, а не моя. Валин, очевидно, сбежал, чем Йен был доволен. Единственный вопрос: как он ухитрился это сделать? Впрочем, Йен в общих чертах представлял себе ответ.

Если он прав, то Валин уже далеко и вне опасности. Так что в данных обстоятельствах помощь обитателям Города подпадала под статью «Поддержание дружественных отношений во время зарубежного визита», а не «Обман тюремщиков».

— Думаю, цверг удрал. — Очень на это надеюсь. — Херольф, — продолжал Йен, — ты чуешь его?

Сын зарычал:

— Да кто ты такой, чтобы задавать мне вопросы, ты, приятель Ториана Изменника?

— Действительно! — Бранден дель Бранден ухмыльнулся. Он вроде бы несколько расслабился, узнав о побеге Валина. Вероятно, ему не улыбалась мысль пыткой добывать информацию из цверга. — Ты совершенно прав, Херольф. Йен Серебряный Камень здесь никто, и его предложения оскорбительны. Фоливан дель Фоливан, отоприте дверь, чтобы мы смогли ее открыть. И если — я говорю «если» — вестри все еще в камере и воспользуется этой возможностью, чтобы бежать, — что ж, какое Херольфу до этого дело?

— Пфе. — Херольф раздвинул губы, но в улыбке этой не было ни теплоты, ни дружелюбия. Волки показывают зубы, готовясь пустить их в ход или угрожая.

Йен ответил оборотню тем же. Ну же, Херольф. Я всегда готов.

Сын потянул воздух, раз, другой.

— Здесь был вестри, но я не могу сказать… пф. Не в этом обличье. Так легче думать, зато труднее нюхать.

Он посмотрел на Дариена дель Дариена. Затем, повинуясь слабому кивку клаффварера, наклонился вперед, его спина выгнулась…

И он обернулся волком.

Торри однажды описывал Йену этот процесс, но наблюдать самому — совсем другое дело.

Самое неприятное — это звуки, которыми все сопровождалось. Йен-то полагал, что превращение — некий переход от одного облика к другому, переход быстрый и плавный, похожий на киношный спецэффект.

Но трансформацию сопровождал хруст ломающихся костей, звук рвущейся плоти, запах застарелого пота и ужасный смрад выпущенных газов — было в этом что-то комическое.

Позвоночник трещал как фейерверочная шутиха, спина Сына сначала изогнулась, затем снова выпрямилась, когда он упал вперед, спружинив руками, которые, коснувшись пола, уже успели превратиться в когтистые лапы. Два золотых кольца, сидевшие на пальце Херольфа, звякнули об пол и, подпрыгивая, укатились куда-то.

Йену было не до колец; он смотрел и слушал. С ужасным звуком — не то плеск жидкости, не то треск рвущейся материи — лицо Херольфа вытянулось в морду, руки и ноги утончились, превращаясь в длинные волчьи лапы, грудная клетка приобрела бочкообразную форму, ребра с хрустом изогнулись, громко щелкая изнутри по плоти.

Оборотень, несмотря на то, что он явно испытывал боль, опустил морду к полу и начал обнюхивать все вокруг. Сунул свое рыло между брусьями решетки, шумно сопя; через несколько мгновений отвернулся и медленно, на негнущихся ногах, потрусил по коридору, рыком отгоняя людей с дороги и обнюхивая по очереди каждую из камер.

Херольф зарычал, а потом залаял на Йена, но когда тот никак не отреагировал, только снова положил руку на эфес, волк оскалил зубы. Рука Осии легла на руку Йена.

— Собака лает, ветер носит, — спокойно сказал старик и покачал головой. — Он говорит, что ничего полезного не унюхал. Цверг был здесь — пот и моча Валина воняют страхом, говорит Херольф, — но сейчас его нет ни в одной из камер.

Что ж, ладно, одной теорией меньше: окажись в камере сам Йен, он непременно попробовал бы применить эту уловку. Спрятаться где-то в камере — к примеру, под скамейкой, или устроиться под потолком так, чтобы не тебя видел тюремщик — на стыке передней и боковой стен.

А потом подождать, пока откроют дверь…

— Тут наверняка есть потайной ход, — сказал Йен, вторя размышлениям всех присутствующих.

Города, кто не знает, в этом смысле походили на дырявый сыр. Сам Йен знал два потайных хода в Фалиасе, Доме Огня: один из них вел в Скрытый Путь, которым Сыны впервые явились в Хардвуд, а по второму позднее бежали Мэгги и родители Торри. Однако Йен был в курсе существования и других потайных переходов. Тот, кто строил Города, судя по всему, пылко любил секретные ходы и тайники.