Александра изумленно оглянулась.

— И сколько же? — осведомилась она, гадливо разглядывая мужа.

— Сто восемьдесят тысяч! — сгоряча отчеканил Алексей. Тут же вспыхнул и заорал: — И нечего на меня так смотреть! Это охранники о ценах толковали — потому и знаю!..

Возмущение Колодникова было тем более искренним, что слова его содержали правду и только правду: действительно, два охранника — мулатик Леша и тот слоноподобный верзила, которого отметелили. за компанию с Сергеем Григорьевичем — беседовали при нем однажды на эту тему… Нет-нет, ни один из них девочек на дом тоже никогда не вызывал — так, чесали языки, поражаясь: сколько ж это у людей денег — при таких-то ценах!..

— А я, главное, еще удивляюсь, — со сдавленным смешком заметила Александра. — Гребут миллионы, а зарплату задерживают… Конечно, с такими расходами в зарплату разве уложишься!.. А уж врал-то, врал! Журналисты, редакция…

— Врал?.. — прохрипел Алексей, чувствуя, как темнеет в глазах. — О Глотове?.. О Паше Глотове — врал?.. Да я ему, можно сказать, теперь жизнью обязан, Паше!.. Мужа вот-вот застрелят, взорвут, а ей хоть бы хны! Хоть бы обеспокоилась разок — для приличия!.. Ненавидишь же! Смотришь — как солдат на вошь! Как Ленин на буржуазию! Ты взгляни, взгляни в зеркало на себя, взгляни!..

С пеной у рта, с перекошенными на переносице очками Алексей подскочил к попятившейся супруге и, ухватив за хрупкое плечо, в самом деле попытался подтащить поближе к стоящему в углу трельяжу.

— Пусти! — взвизгнула Александра. — Сейчас соседей позову!..

— А-а, боишься? — прямо в лицо ей прорычал разъяренный Колодников. — Правильно делаешь, что боишься!.. Ты его подальше обходи, зеркало!.. Махно!.. Махно!.. Ты же Махно вылитый!.. Ненависть одна! Ничего, кроме ненависти!..

Следующая секунда требует подробного изложения… Да нет, какая там секунда! Доля секунды… Или даже вернее — мгновение ока, поскольку все, что успела сделать Александра — это испуганно моргнуть… «Знает! — мысленно ахнул Алексей. — Знает, что похожа!..» И с беспощадной ясностью осознал: все кончено… Точнее — будет кончено, как только истечет эта самая доля секунды. Зарыдать, упасть ей в ноги, просить прощения — бесполезно… «Махно» ему не отмолить до гробовой доски… И ладно бы еще сказал: «Вылитая»!.. А то ведь «вылитый» — в мужском роде…

Ужас и отчаяние были столь велики, что Алексей Колодников не нашел ничего лучшего, как размахнуться со стоном и влепить супруге неумелую пощечину — первую пощечину в своей жизни. Силы он по неопытности, естественно, не соразмерил — и легкую Александру швырнуло на книжный шкаф. Звукоизоляция в сталинской шестиэтажке была отменная, но все равно вопль жены, пронзив стены и перекрытия, наверняка достиг многих ушей по соседству.

И Алексей, потрясенный содеянным, бежал. Сорвал с вешалки в прихожей влажную куртку, кое-как вправил ступни в туфли…Самообладания его хватило лишь на то, чтобы оглушительно хлопнуть напоследок дверью, изобразив таким образом гнев и сознание собственной правоты.

А вослед ему на конфорке заливался сиплым свистом им же самим поставленный чайник…

* * *

Опомнился Колодников уже на лоснящемся от влаги крыльце подъезда. Перед ним сыро чернел и посверкивал огромный, гулкий куб двора, издырявленный цветными прямоугольниками окон. Дождик пока еще только накрапывал, лишь собираясь припустить как следует… А время, надо полагать, близилось к полуночи.

«Мерзавка, мерзавка!.. — Алексея колотила крупная дрожь. — Довела все-таки, достала!..»

Хотелось опуститься на четвереньки и завыть. Втайне Алексей Колодников всегда гордился тем, что за всю свою жизнь ни разу не ударил человека по лицу. И надо же!.. Мало того, что ударил… Кого?! Женщину! Жену!.. Боже мой, Боже мой!.. Только тургеневская девушка, по пьянке потерявшая невинность, могла бы сейчас понять Колодникова до конца.

Пошатываясь, он сошел со скользкого крылечка. Мир даже уже и не рушился — он рухнул минуту назад… Домой теперь возвращаться нельзя, потому что никакого дома у Алексея Колодникова больше нет. Александра, конечно, подаст на развод, на раздел имущества… Да ладно, какой уж там раздел! Будь хоть сейчас мужчиной!.. Оставить ей квартиру, барахло, мебель, связать одежку в узелок — и… Куда? К Миле?.. Ага! Щаз!.. Нужен ты Миле… С ее-то жилплощадью!..

Линзы тут же заволокло влагой, и Алексей, сняв очки, сунул их в карман куртки… Кстати, еще предстоит придумать, где он сегодня будет ночевать… Не под дождем же… Прямо хоть в милицию иди с чистосердечным признанием — там у них все-таки сухо, наверное, в камерах… Колодников натянул поплотнее лыжную шапочку и, тоскливо оскалясь, оглядел смутные ночные небеса, откуда в каменный колодец двора вяло сыпалась сырая мгла. Жирно отсвечивали брусья двух лавок у подъезда. Из той арки, что выводила на проспект, бежало — где по асфальту, где по грязце — некое подобие лунной дорожки. Доминошный стол напоминал зеркало, положенное на четыре обрубка.

Вернуться в подъезд?.. Тогда уж проще — домой…

Поджилки все еще подрагивали, необходимо было где-нибудь присесть. Лавки мокрые, да впрочем, черт с ними, с лавками! И вообще нечего торчать у крыльца… Скоро, наверное, вернется Димка — с этого своего… с общения. Поколебавшись, Алексей направился к уже насиженной однажды стойке для выколачивания ковров, черневшей впереди зловеще, как виселица. Под ногой всхлипнуло… Ну вот еще и в грязь угодил!..

А как все это объяснить Димке?.. Может, действительно, повеситься — да и дело с концом?.. Как раз на верхней перекладине стойки, через которую ковры перекидывают… Нет, низковато…

Осторожно переступая через лужицы, Колодников приблизился к трубчатому унизанному каплями сооружению, и вот тут…

Тут-то его и огрела по левой щеке незримая пятерня. Хлестко. С маху. Алексей отпрянул, поскользнулся и, чудом не шлепнувшись в грязь, взмахнул руками. Потом взялся, моргая, за мокрую щеку и очумело оглянулся.

Дом отходил ко сну. Снизу вверх, как всегда. В нескольких черных окнах сквозь водяную мелкоячеистую сеть бились мертвенные синеватые сполохи, то теплея и становясь коричневато-золотистыми, то исчезая вовсе. Судя по тому, как они слаженно вспыхивали и гасли, все смотрели один и тот же фильм.

Пустой двор и шорох дождя. Без чего нельзя построить дом? Без стука. Без чего нельзя закатить пощечину?.. Вот именно! Незримая пятерня, надо полагать, была еще и неслышной…

— Гос-поди… — потрясенно выдохнул Алексей и вдруг резко качнулся вперед. Снова поскользнулся и, почти падая, в три поспешных шага достиг стойки, где ухватился за мокрую холодную трубу, а далее просто ополз по ней на низкую решетчатую полку. Он был близок к обмороку.

Впрочем, обморок — это выход. Обморок, по крайней мере, избавил бы Алексея Колодникова от неприятной необходимости — осознать то, что с ним произошло сию минуту. Больше того — понять.

А он не желал, он отказывался понимать… Проще уж пойти и сдаться добровольно в психушку!.. Хотя, как справедливо заметил опер Геннадий Степанович: «Туда еще попасть надо… Бесплатно сейчас никого никуда не положат…»