Осажденный город в любой момент был готов отразить нападение.

Вооруженные копьями бойцы дежурили возле прорубленных бойниц. На узких дощатых помостах, прилепившихся к частоколу, расселись арбалетчики. Остроглазые лучники следили за врагом с вышек и башен. Отряды облаченных в доспехи мечников могли в считанные мгновения закрыть собой любую брешь в стене.

Профессиональных воинов здесь было немного. Большую часть защитников города составляли ополченцы. Но отличить бывалых рубак от вчерашних мирных граждан было почти невозможно.

Горожане готовились защищать свои дома и свои семьи. Им некуда было отступать, и они были полны решимости бороться до конца. Даже смерть их уже не пугала.

Но они боялись того, что могло произойти с ними после смерти.

Там, по ту сторону частокола перед земляным валом замерли недвижимыми рядами многие сотни мертвяков. Чего они ждут? Когда пойдут в наступление? Возможно ли будет остановить их? И что станет с теми, кто погибнет в бою?

Живые люди боялись присоединиться к этому мертвому войску.

Толпа сопровождала Огерта до самой стены. Ему подсказывали дорогу, с ним делились наблюдениями об отрядах мертвяков, осадивших город, ему пытались что-то советовать. Но он молчал. Только улыбался и время от времени кивал.

Огерт готовился к схватке…

Толпа отстала, когда в конце широкой улицы показались городские ворота.

– Удачи! – крикнул кто-то позади. Кажется, это был Докар.

– Открыть внутренние ворота! – через мгновение крикнули впереди.

Два ополченца в коротких кожаных куртках, проклепанных металлическими бляшками, отставив алебарды и поплевав на ладони, взялись за рычаги массивного ворота, навалились на них. Вздрогнула цепь, зазвенела звеньями, натянулась. Медленно, нехотя провернулись толстые шестерни, сцепившиеся зубьями. Приподнялись тяжелые запирающие балки. Со скрипом сдвинулись огромные – в три человеческих роста – створки ворот.

Огерт поднял голову.

Незнакомый боец салютовал ему с башни.

Огерт обернулся.

Горожане не расходились, смотрели на него.

– Пошли, Бал, – негромко сказал некромант, и приостановившийся было ишак двинулся к раскрывающимся воротам.

Они прошли меж движущихся створок и оказались в плотном окружении бойцов. Какой-то воин, облаченный в тяжелые латы, вскинул руку к шлему, приветствуя некроманта. Чуть помедлив, остальные бойцы последовали его примеру.

Огерт скользнул взглядом по застывшим лицам окруживших его людей. Посмотрел на ополченцев, стерегущих бойницы, оценил расположение арбалетчиков, прикинул, сколько людей задействованы в обороне.

Что бы он сделал, если б хотел захватить этот город?..

– Закрыть внутренние ворота! – крикнули сверху.

Ишак остановился, не зная, куда идти.

Ворота позади продолжали скрипеть – теперь тяжелые створки смыкались.

– Всем приготовиться! – прозвучала новая команда. – Перекрыть выход!

Два отряда копейщиков развернулись, выстроились в четыре ряда перед внешними воротами. Опустились копья, нацелились на выход. Несколько мечников заняли позиции на флангах.

– Открыть внешние ворота!

Загремел, заскрежетал подъемный механизм.

Внешние ворота были устроены иначе, чем внутренние, ведущие непосредственно в город. Внешние ворота были намного уже, и значительно прочней. Они не открывались, а поднимались; для того, чтобы закрыть их, не требовалось прилагать усилий – освобожденный тяжелый заслон опускался сам – быстро падал, вонзался в землю острыми шипами…

Огерт с интересом следил, как со скрипом проворачиваются огромные зубчатые колеса, как ползут по направляющим балкам толстые – в руку – канаты и цепи.

Ворота открылись, а Огерт все стоял, смотрел на них и вспоминал другие – подобные, но еще более тяжелые, мощные, величественные – ворота.

Ворота кладбищенской стены…

– Выход открыт! – объявили специально для него, и Огерт кивнул:

– Да, я иду.

Пропуская ишака, чуть расступились копейщики. Перед открытыми воротами они чувствовали себя не очень уютно. Они напряженно следили за неподвижными рядами мертвяков, боясь увидеть, как вдруг те, повинуясь воле некромантов, оживут, шевельнутся, стронутся с места и покатятся вверх по крутому склону земляного вала неудержимой волной. А если механизм ворот откажет? Если что-то заклинит?

– Я еще вернусь, – громко пообещал Огерт, пересекая границу города. – Ждите…

Еще полдень не наступил, но солнечный свет понемногу мерк. Крепчал ветер, все прохладней становился пахнущий гнилью воздух. Небо затянулось мутной пеленой, с севера ползли тяжелые сизые тучи, накрывали тенью далекие поля, луга, деревеньки и перелески, медленно продвигались к осажденному городу.

На широкой дороге в нескольких шагах от огромных ворот на высоком обдуваемом ветром валу посреди бескрайнего раздолья замер маленький человек, оседлавший ишака.

За его спиной высились заостренные неохватные бревна частокола, возносились к небу шпили, башни и вышки.

Перед ним темнели оцепеневшие ряды нежити.

А он словно чего-то ждал.

Ветер развевал его длинные волосы, трепал поношенную одежду.

В правой руке человек держал старый тесак – это было единственное его оружие. Левой рукой он поглаживал шею ишака.

Человек хотел, чтобы его заметили…

Осажденный город выпустил своего воина.

Далекие тучи отрыгнули гром, и Огерт посмотрел на небо.

– Гроза идет, – негромко сказал он.

Ему было тревожно. Каждый раз, когда он готовился использовать дар некроманта, неприятные мысли одолевали его. Он боялся измениться, боялся не справиться со своим проклятием. Не раз ему приходилось испытывать пугающие приступы беспамятства. Случались моменты, когда он понимал, что не контролирует себя – дар подчинял его себе.

Мертвецы питались его душой.

Он сам кормил их…

«Когда-нибудь, – много раз говорил себе Огерт, – я стану обычным человеком».

И сам не верил в это.

Дар нельзя утаить. Дар требует применения. Если его не использовать, если его пленить – он все равно вырвется. Рано или поздно.

«Дар не может изменить человека. Всегда человек меняет себя сам…»

Понимал ли Страж, о чем говорил? Разве можно изменить себя?

Можно лишь бороться с собой…

– Пойдем, Бал, – сказал Огерт и направил послушного ишака вниз по дороге.