— И все же ты был жесток с ним, милый. И дело даже не в том, что ты сам хотел ее почитать. Мы только просмотрели ее, когда были внизу, а потом завернули в нее еду Тигры. Ты же знаешь, какое здоровье у Калли. Любое расстройство вызывает у него боль в животе.

Нейгл выразил свое мнение о животе Калли с экспрессией и оригинальностью. Мисс Придди посмотрела на Дэлглиша, словно призывая его разделить с ней изумленное восхищение перед причудами гения, и пробормотала:

— Питер! Милый, ты ведешь себя просто ужасно!

Она говорила с робким снисхождением, как маленькая женщина, делающая нестрогий выговор. Дэлглиш перевел взгляд на Нейгла, чтобы увидеть его реакцию, но, казалось, художник ничего не слышал. Он неподвижно сидел на кровати и смотрел на них. В льняных коричневых штанах, толстом синем свитере и сандалиях, что были на нем сейчас, он выглядел так же опрятно и по-деловому, как в униформе дежурного. Глаза не выдавали никаких признаков беспокойства, длинные сильные руки были расслаблены.

Под его взглядом девушка беспрестанно расхаживала по студии, прикасаясь с ощущением счастливого обладания к раме картины, проводя пальцами по подоконнику, переставляя вазу с георгинами с одного окна на другое. Выглядело это так, словно она пыталась придать хоть какой-то оттенок уюта этой суровой мужской мастерской и показать, что это ее дом, место, где ее присутствие естественно и уместно. Она нисколько не смущалась, глядя на изображения своего обнаженного тела. Возможно, она даже получала удовольствие от этого своеобразного эксгибиционизма.

Внезапно Дэлглиш спросил:

— Вы помните, мисс Придди, чтобы кто-нибудь звонил мистеру Нейглу, когда он был в кабинете вместе с вами?

Девушка, похоже, немного удивилась, но обратилась к Нейглу с полным равнодушием:

— Сестра Болем звонила насчет белья, кажется? Я пришла из архива — я уходила всего на минутку — и услышала, как ты говоришь, что как раз собираешься на улицу и спустишься, когда вернешься. — Она рассмеялась. — После того как положил трубку, ты заговорил уже не столь вежливо и пошутил насчет того, что сестры думают, будто ты должен бежать к ним, стоит им пальцем шевельнуть. Помнишь?

— Да, — коротко ответил Нейгл. Он повернулся к Дэлглишу: — У вас будут еще вопросы, суперинтендант? Дженни скоро будет собираться домой, и я обычно провожаю ее до середины пути. Ее родители не знают, что мы встречаемся.

— Всего один или два. Есть ли у кого-либо из вас хоть какие-то догадки о том, зачем мисс Болем вызвала секретаря комитета?

Мисс Придди молча покачала головой. Ответил Нейгл:

— Это не имело никакого отношения к нам, как бы там ни было. Она не знала, что Дженни для меня позирует. Даже если бы она это выяснила, то не стала бы вызывать Лодера. Она была не дура. Мисс Болем знала, что его вряд ли будет волновать то, чем персонал занимается в свободное время. В конце концов, она же знала правду о романе доктора Бейгли с мисс Саксон, но у нее хватило ума не сообщать об этом Лодеру.

Дэлглиш не стал спрашивать, кому мисс Болем об этом сообщила, он лишь сказал:

— Очевидно, проблема касалась управления клиникой. Происходило ли в последнее время что-то необычное?

— Ничего, за исключением нашей знаменитой кражи, при которой пропали пятнадцать фунтов. Но вы уже об этом знаете.

— Это не имеет отношения к Питеру, — быстро вставила девушка в порыве его защитить. — Его даже не было в клинике, когда эти деньги появились. — Она повернулась к Нейглу: — Ты помнишь, милый? Это было тем утром, когда ты застрял в метро. Ты даже не знал об этих фунтах!

Дженнифер явно сказала что-то не то. Раздражение лишь на мгновение промелькнуло в темных глазах Нейгла, но не укрылось от внимания Дэлглиша. Питер выдержал паузу, прежде чем заговорить, и его голос звучал совершенно спокойно:

— Я достаточно скоро узнал. Как и все. Началась суета в связи с тем, кто их послал, и споры о том, как их потратить, — вся клиника, должно быть, об этом знала. — Он взглянул на Дэлглиша: — Это все?

— Нет. Вам известно, кто убил мисс Болем?

— С радостью могу заявить, что нет. Но я не стал бы подозревать врачей. Эти ребята умеют сохранять полное спокойствие в любой ситуации, но я не могу представить, чтобы кто-нибудь из них мог убить человека. Смелости бы не хватило.

Совсем другой человек тоже говорил нечто подобное.

Дойдя до двери, Дэлглиш остановился и бросил взгляд на Нейгла. Он вместе с девушкой сидел на кровати так же, как в тот момент, когда Дэлглиш только вошел; они не выказали никакого желания его проводить, но Дженни улыбнулась на прощание своей счастливой улыбкой.

Дэлглиш задал последний вопрос:

— Зачем вы пошли выпить с Калли в тот вечер, когда произошло ограбление?

— Он меня попросил.

— Это показалось вам необычным?

— Настолько необычным, что я пошел с ним из любопытства, желая узнать, в чем дело.

— И в чем же?

— Да ни в чем, собственно говоря. Калли попросил меня одолжить ему фунт, а я отказал. И пока в клинике никого не было, туда проник грабитель. Сомневаюсь, чтобы Калли мог такое предвидеть. Или все-таки мог… В любом случае я не вижу здесь связи с убийством.

На первый взгляд и Дэлглиш ее не видел. Когда он спускался по лестнице, ему досаждала мысль об ушедшем времени, о потерянном времени, о долгих часах, что отделяют его от утра понедельника, когда клиника вновь откроется и подозреваемые опять соберутся в том месте, где они скорее всего чувствуют себя наименее уверенно. Но последние сорок минут прошли не зря. Похоже, он нащупал основную нить в этом запутанном клубке. Когда Дэлглиш проходил мимо квартиры на четвертом этаже, пианист играл Баха, и суперинтендант остановился на мгновение, чтобы послушать. Контрапунктические комбинации всегда завораживали его, только от такой музыки он получал неподдельное удовольствие. Но вдруг пианист оборвал игру резким диссонансом. А потом — ничего. Дэлглиш в тишине спустился по ступенькам и, никем не замеченный, покинул спокойный дом в Пимлико.

* * *

Когда доктор Бейгли приехал в клинику на заседание лечебно-медицинский комиссии, места для парковки машин докторов уже были заняты. «Бентли» доктора Этриджа стоял рядом с «роллс-ройсом» Штайнера. С другой стороны расположился потертый «воксхолл», свидетельствовавший о том, что доктор Альбертина Мэддокс тоже решила поприсутствовать.

Наверху, в зале заседаний на втором этаже, занавески были раздвинуты, открывая вид на сине-черное октябрьское небо. В центре массивного стола красного дерева стояла ваза с розами. Бейгли вспомнил, что мисс Болем всегда приносила цветы на заседания лечебно-медицинской комиссии. Кто-то решил поддержать традицию. Это были изящные розовые бутоны, выращенные осенью в оранжерее, на прямых стеблях без шипов и совсем без запаха. Через пару дней они раскроются для короткого и скудного цветения. И менее чем через неделю уже увянут. Бейгли подумал, что столь экстравагантный цветок, вызывающий вполне определенные ассоциации, вряд ли соответствует атмосфере заседания. Но пустая ваза выглядела бы невыносимо печально и непонятно.