Она сглотнула. «Полный ротик молочка»! Почему ее не хотят просто накормить? Если вспомнить Грешема, даже такой рулон казался маловат. При мысли о том, что все мужчины щедро наделены природой, бросало в холодный пот. Однако приходилось придерживаться выбранной роли. Честити постаралась развратно улыбнуться.

— Вполне, милорд!

— Если устраивает, возьми в рот, — мягко произнес Син.

Что оставалось делать? Непроизвольно облизнув губы, девушка наклонилась и сомкнула губы на рулоне мяса.

— Ешь!

Она откусила. Выпуклость под брюками дернулась, словно она впилась зубами именно в нее. Ростбиф был отменный, и Честити сосредоточилась на жевательном процессе. Что дальше? Как в таких случаях поступает женщина с опытом?

Честити попробовала убрать руку, но Син держал крепко.

— Я только хотела выпить вина!

Левой рукой он поднес к ее губам стакан, а когда она отстранилась, сделав несколько торопливых глотков, облизнул ей губы. Выпуклость под ее плененной рукой двигалась, как живое существо.

— Ешь, — сказал Син вполголоса. — Силы тебе пригодятся.

Честити была одурманена, растеряна. Она ожидала объятий, поцелуев, ласк и, наконец, обладания, и, хотя не была уверена, что придет от всего этого в восторг, не могла вообразить себе ничего иного. Син готов взять ее, разве нет? Тогда отчего же он медлит?

— Я уже сыта!

— И это называется «волчий голод»? А впрочем, некоторые предпочитают сладкое.

Он выпустил ее руку и снова потянулся к корзинке. Девушка сразу отодвинулась: ключ провалился так низко, что вот-вот мог выпасть под юбки. Ищи его тогда! Она выудила ключ и сунула под матрас.

Какое-то время Син разглядывал пирог, а Честити лихорадочно размышляла, что он задумал. Вероятно, это был его излюбленный способ обольщения — во время приема пищи и с ее помощью. Рулетик в Шефтсбери, пирожок в Винчестере. Действенный способ, ничего не скажешь. С ней это срабатывало каждый раз.

Тем временем Син откусил пирожок. Пальцы его окрасились красным.

— С вишнями, — заметил он. — Очень кстати!

Он поднес пирожок к губам Честити. Повинуясь этому безмолвному приказу, она слизнула алый сок. Он был сладкий и клейкий, а пальцы, что его держали, — чуть солоноватые, и клейкая сладость это подчеркивала. Хотелось слизнуть соленый привкус, как изысканную пряность.

— Ешь!

Стоило нажать зубами, как алый сок побежал снова. Честити непроизвольно отшатнулась, боясь испачкать платье, но Син сдавил пирожок и алая струйка потекла на грудь. Заглушая крик, он опрокинул Честити навзничь и слизнул сок языком.

Умелые пальцы справились с крючками, шнуровкой лифа, отбросили его в сторону. Син окинул взглядом раскрытое платье и тонкую шелковую сорочку, под которой часто вздымалась маленькая полная грудь. Честити со страхом спросила себя, находит ли он это зрелище жалким, и решила, что, пожалуй, нет. Глаза его горели и казались совсем темными.

— Я привлекательна, милорд? — спросила она кокетливо.

— Очень, и ты отлично это знаешь.

Син потянулся к маске, но Честити схватила его за руку.

— Нет-нет! Пусть останется.

— Твоя репутация настолько безупречна?

— В моих глазах — да.

— Значит, я так и не узнаю твоего имени? — спросил он, касаясь черного бархата.

— Нет, милорд. Зовите меня Хлоей.

— Хлоя? Прекрасное имя. «Вся боль моя, все муки, все страданья — твой дар мне, Хлоя! Если б мог просить одно твое небесное лобзанье, чтоб эту боль и муки утолить!»

Губы их встретились, и на глаза Честити отчего-то навернулись слезы. К счастью, маска их скрыла. Син отодвинулся. Она приподнялась на локте, боясь, что каким-то образом разочаровала его, но нет, просто странный ритуал обольщения еще не был окончен. Син толкнул ее на спину, зачерпнул рукой сливки и покрыл ими грудь — сначала над краем сорочки, а потом, сдвинув ее, целиком.

— Все это нужно съесть, — сказал он, улыбнулся и подмигнул. — Начинай ты.

Он мазнул пальцем по груди, набирая сливки, и вложил его между приоткрытых от изумления губ девушки. В лакомстве ощущался привкус апельсинового ликера.

— Вкусно… — признала Честити. — Нельзя, чтобы такой десерт пропал зря.

— Не пропадет.

На этот раз она не просто слизнула сливки, а втянула в себя палец. Происходящее все больше обретало странный, призрачный оттенок, отдалялось от реальности. Честити ощущала на груди движения языка, за которым оставалась прохладная дорожка чистой кожи, но не замечала, что сосет палец, как лакомство. Когда рот Сина добрался до соска, движения их губ естественным образом слились, и стало казаться, что она сама себя ласкает. В этом было что-то невыразимо упоительное, бесстыдное, и лихорадочный жар во всем теле стремительно нарастал. Когда он сосредоточился между ног, бедра дрогнули, потерлись друг о друга, в горле родился тихий, просительный звук, рот конвульсивно напрягся.

— Не нужно кусаться, — сказал Син, отдергивая палец, — лучше раздень меня.

Зачем, подумала Честити в недоумении. Разве он не жаждет близости так же отчаянно? Одежда — не такая большая помеха, и они могли бы…

Но поднялась вслед за Сином. Глянула на себя. Верх платья свисал сзади на подол, а все остальное выше талии — и сорочка, и груди — было вымазано кремом и вишневым соком.

Неловкими пальцами Честити принялась расстегивать пуговицы жилетки, но чувство близости к мужскому телу было таким острым, что она бросила это занятие на середине, положила ладони Сину на грудь и заглянула ему в лицо. Должно быть, это игра теней придавала ему такой хмурый, сосредоточенный вид. Но когда она потянулась губами к губам, он отстранил ее.

— Сначала тебе придется меня раздеть.

Что за безумную игру он затеял? Он пробудил в ней желание, но не спешил его утолить. Возможно, он и не собирался, просто хотел дать ей урок, измучить, а потом покинуть.

Честити снова занялась пуговицами, на этот раз в лихорадочной спешке. Последняя находилась так низко, что, расстегивая ее, она ощутила под пальцами выпуклость в брюках. Син не мог покинуть ее — ему нужна была женщина. Вспомнив, как все было в тот день, когда она обряжала его, Честити положила ладонь на твердое.

— Как ты предпочитаешь? — спросил Син с усмешкой. — Побыстрее или помедленнее?

Откуда ей знать? Девушка отвела руку.

— Ах! Я знал, что у тебя хватает опыта.

Как глубоко он ошибался! Но возразить было невозможно, поэтому Честити занялась рубашкой. Когда та была сброшена и взгляду открылся шрам, она сделала то, чего хотела с самого начала, — проследила его кончиком пальца.