женщина грубым, сиплым голосом. — Че? А? Ты же заставил меня выстрелить. Если шлюха-соседка слышала, мигом копов сюда пригонит. Чак, собери добро и вынеси через черный ход. — Тут она повернулась к нам с Роджером: — А кто…

Она глянула на меня, и ее скрипучий голос застрял в горле. Она смотрела, смотрела и смотрела на меня моими глазами. Она пыталась что-то сказать, но слова тонули в хрипе. Пистолет задрожал в костлявых пальцах, она опустила руки, и дуло уставилось в пол. Из моря хрипа выплыли два слова:

— Джейн Грейс?

— Нет! — чересчур громко и поспешно выпалила я.

— Джейн Грейс, — повторила она. На сей раз это был не вопрос.

— Нет! Нет, я просто девочка.

— Че такое, Джанелль? — поинтересовался жуткий бугай.

Женщина на секунду отвела взгляд.

— Мать твою, Чак, вынеси добро через черный ход. И эту штуку тоже. — Она протянула ему «Зиг» и снова уставилась на меня.

— Ага, ладно. — Он взял пистолет и зашагал по коридору с таким видом, словно попытка изнасилования, стрельба и летящие в голову тарелки были в порядке вещей.

Я сидела на ковре — грудь до сих пор жгло от мерзкого прикосновения — и смотрела на свою мать.

— Ты такая хорошенькая! — прохрипела она. — Куда лучше, чем даже на фотках.

— Я не она! — По-моему, я заревела.

Мы смотрели друг на друга чуть ли не целую вечность. Я ревела, а ее глаза вбирали мою красивую юбку, лицо, волосы. И цвет, и форма этих глаз были как у моих, только белки оттенком напоминали грязный снег, а веки набрякли так, что превратились в мешки. Она двинулась ко мне, но я попятилась, словно от одного ее прикосновения стала бы горсткой пепла.

— Нет, я просто девочка! Я просто девочка! — в отчаянии завопила я.

Моя мать остановилась, судорожно переплела руки и не приблизилась больше ни на шаг. Мертвую тишину нарушал лишь свист моего отрывистого дыхания. Она сделала задумчивое лицо — мое задумчивое лицо! — и явно что-то решала.

— Соседка впрямь копов вызовет. Бегите отсюда, ребята… — Сперва голос моей матери звучал спокойно, словно она обращалась к почтальону, а потом дрогнул. Она чуть не плакала.

На плечо мне легла рука, и я едва из кожи не выпрыгнула. Роджер! Это Роджер помогал мне подняться. Кальян он бросил на пол, и вода с журчанием лилась на ковер.

Та женщина пожирала меня глазами, как будто не могла насытиться, а мы с Роджером пятились, пятились, пятились. Вот он толкнул дверь, и я услышала самый прекрасный звук на свете — карканье сонной вороны. Солнце засияло за нашими спинами и осветило серолицего призрака, который был моей матерью.

Она нас отпустила! Я рыдала, не в силах поверить в такую милость. Она меня отпустила.

Роджер захлопнул дверь, мы бросились к «вольво», шмыгнули в салон и заперлись. У Роджера так дрожали руки, что он не мог попасть ключом в зажигание. Он захохотал, но не весело, а истерично.

— Видела? — спросил он, кивая на упрямый ключ.

Я и так заливала машину слезами, но тут они потекли в сто раз сильнее. Я давилась рыданиями.

— Мози… — Роджер перестал целиться ключом в зажигание. — По-моему, она…

О ней я пока даже думать не могла, а слушать и говорить — тем более. Она — это слишком серьезно, поэтому лучше отложить на потом. Я судорожно всхлипнула и громче Роджера заорала:

— Он щупал мою грудь! — Роджер замолчал и уставился на меня, не представляя, как реагировать. — Я не хотела, но он все равно щупал, а потом еще жаловался: грудь ему моя не угодила!

Пока я могла говорить лишь об этом — о ручище бугая на моем теле, о том, как отвратно все получилось. Щупать меня должен был мой первый бойфренд, еще неизвестный, но очень мне дорогой. Мы должны были сидеть в его машине где-нибудь за «Дейри куин». Холодные от мороженого, наши губы должны были согреваться от бесконечных поцелуев. Я должна была раздумывать, любовь ли это, а его рука должна была медленно ползти от моей талии вверх. Он должен был бояться, что я скажу «нет», но я бы не сказала. Мы с очень дорогим мне парнем должны были сделать друг другу подарок… В общем, я все придумала, а как озвучить, не знала.

— Правда, что ли, есть на что жаловаться? — только и спросила я.

Роджер меня понял. Точно понял, потому что положил ключ на колени и повернулся ко мне с жутко серьезным лицом. Медленно, очень медленно он протянул руку. Я знала, что он сейчас сделает, и он это сделал. Роджер прижал ладонь к моей груди, к той самой, которую щупал жуткий бугай. А Роджер не щупал, он словно руку на деловой встрече пожимал. Вот его мизинец скользнул под грудь, ладонь накрыла ее чашкой. Я не шевелилась. Роджер вспыхнул до корней волос и задышал неровно.

— Моя первая грудь, — проговорил он. — По-моему, блин, идеальная.

Роджер никогда не говорит «блин», он же баптист, а сейчас сказал, потому что говорил искренне и даже хрипел от избытка чувств. Я улыбнулась, ощущая, что под его рукой становлюсь чище. Роджер будто смыл ту мерзость, в которой измазал меня тот тип, ведь Роджер — мой лучший друг и говорил искренне. Никакой романтики между нами не было. Целовать его и ахать: «Бойфренд! Бойфренд!» — совершено не хотелось. Роджер — мой лучший друг, он лечил мне грудь.

Тут кто-то заколотил кулаком в окно. Роджер растерялся, а я закричала, испугавшись, что это копы или, совсем кошмар, зомби-мама, она же моя жуткая копия, передумала нас отпускать. Впрочем, все оказалось куда страшнее.

Роджер убрал руку с моей груди чересчур медленно, я сидела в машине у дома своей тайной зомби-матери, а в окно свирепо смотрела и колотила в него кулаком… Босс! Босс приехала в Монтгомери. Босс рвала и метала.

Хуже и быть не могло, но я жутко обрадовалась. Я распахнула дверь, едва не опрокинув Босса, и повисла у нее на шее, заревев с двойной силой.

Босс прижала меня к себе и зашипела на Роджера:

— Заводи свою чертову машину и езжай следом. И чтобы без фокусов! Верну тебя отцу с матерью живым и невредимым, а потом придумаю, как убивать. Еще раз замечу твою руку там, где сейчас видела, — легким испугом не отделаешься. Слышь, мистер?

Я уткнулась в грудь Боссу и вдыхала ее сладкий ванильный запах.

— Да, мэм, — проблеял Роджер.

Босс потащила меня в свой «шевроле», стоявший прямо за «вольво».