«Медная ограда» была типичной низкосортной помойкой, на которую вы, вероятно, можете натолкнуться в любом большом городе с огромным количеством жителей, не слишком разборчивых в выборе развлечений. Здание вполне можно было бы подкрасить, а медные детали как следует отполировать. Там было три вращавшихся двери, будка для продажи билетов на входе и много глянцевых фотокарточек в рамках, покрывающих каждый свободный дюйм стены.

Вдоль внешнего края обычного выступа, нависавшего над билетной кассой, располагались четырехфутовые буквы, отлитые из потускневшего хрома, гласившие: «МЕДНАЯ ОГРАДА».

Ночью, с подсвеченными буквами, вывеска выглядела бы намного наряднее, так как темнота скрыла бы тусклость.

Другая вывеска, освещенная лампочками, сообщала: «50 высоких, загорелых, необычайных девушек».

Я подошел и, бегло просмотрев фотографии, пришел к выводу, что в шоу нет ничего оригинального и вряд ли оно когда-нибудь будет пользоваться успехом в этом или в любом другом городе. Там были обычные суровые комики со светлыми глазами в кричащих костюмах. С первого взгляда на них можно догадаться, какую шутку они отпустят. Девушки тоже выглядели не очень. Они даже не пробовали спрятать свои прелести; большинство из них было одето в бикини, на лицах застыла отсутствующая улыбка. На одной из них была надета шляпа, но она выглядела слишком нарядной. Пятьдесят высоких, загорелых, необычайных девушек были высокими и загорелыми, но определение «блеклые» подходило им гораздо лучше, чем «необычайные».

Пока я рассматривал фотографии, одна из дверей открылась, и на солнцепек вышел невысокий парень с лицом хорька. На нем было грязное пальто из верблюжьей шерсти, мягкая шляпа, нахлобученная на правый глаз, и ботинки из искусственной акульей кожи, которые не чистились с тех пор, как он их купил, а судя по трещинкам на них, это было давным-давно.

— Кто здесь заправляет? — спросил я его. — Кто управляет заведением?

Он оглядел меня, прочистил горло и аккуратно сплюнул на асфальт.

— Не местный, значит? — поинтересовался он голосом, охрипшим от бесконечных попыток вставить в речь старинные шутки.

Я подтвердил, что не местный, и повторил вопрос.

Его лицо помрачнело.

— Ник Недик, — произнес он, затем последовал поток непристойностей, которые лились из его рта подобно грязи из канализационной трубы.

Кажется, он по какой-то причине был невысокого мнения о Недике.

— Вверх по лестнице, — продолжил он после того, как использовал весь свой словарный запас. — Вторая дверь направо после круглого входа. Плюньте ему в рожу, если увидите его. — И он неуклюже, наклонив голову, пошагал вниз по улице, словно хотел, чтобы окружающие думали, что вес его мозгов немножко тяжеловат для него.

Я поглядел ему вслед, размышляя, что так раздражало его. В нескольких ярдах я заметил Кермана, опиравшегося на фонарный столб и читавшего газету. Он очень хорошо вписывался в обстановку. Когда ему надо было выглядеть как бездельнику, он выглядел как бездельник. Не очень-то легко стоять на тротуаре и не выглядеть подозрительным, но Керман мог делать это часами.

Я толкнул вращающиеся двери и пересек холл по направлению к лестнице. Престарелый негр, скинув куртку и засучив рукава рубашки, натирал медные перила. Он тер их так, словно у него очень нежные руки, а его большие, налитые кровью глаза рассеянно смотрели в пустоту. Если бы я был человеком-невидимкой, он уделил бы мне ровно столько же своего драгоценного внимания.

Наверху лестницы находилось еще несколько вращающихся дверей, ведших в другой холл. Как сказал парень с лицом хорька, там была дверь, помеченная вывеской «УПРАВЛЕНИЕ» направо от круглого входа.

Я постучал, открыл ее и вошел. В небольшом кабинете было душно и жарко. Там стоял письменный стол, два металлических шкафа для хранения документов, по стенам было развешано большое количество глянцевых фотографий вроде тех, что украшали фасад здания. За столом, стуча по клавишам пишущей машинки, сидел мужчина, его пиджак висел на спинке стула. Он печатал двумя пальцами, но очень быстро. У него была копна черных вьющихся волос, а по комплекции он напоминал жабу.

Рядом с окном, в углу комнаты, я увидел девушку. Ее платье лежало на одном из шкафов для хранения документов. Ее нижнее белье было не слишком чистым, а на ее чулках было много спустившихся петель. Она завязала себя в настолько фантастический узел, что в ней с трудом можно было опознать человека. Изогнувшись назад, словно ее позвоночник сломан, она стояла на руках, положив ноги себе на плечи. Пока я глазел на нее, она выполнила медленный прыжок, перекувырнувшись так, что приземлилась на ноги, все еще связанная в тот же узел, а затем еще раз упала вперед на руки, чтобы заново начать кувыркание.

— Почему ты не смотришь на меня? — обратилась она к мужчине с вьющимися волосами. — Как ты можешь сказать, насколько я хороша, если ты не смотришь на меня?

Мужчина продолжал стучать по пишущей машинке так усердно, словно от этого занятия зависела его жизнь. Он не поднял глаза, даже чтобы посмотреть, кто вошел. Девушка продолжала делать медленные кувырки и спрашивать, почему он не смотрит на нее. Но он не откликался.

Я стоял в стороне, глядя на девушку, потому что, даже несмотря на то, что номер не был отрепетирован, он сам по себе был поразительным. Он был бы еще более поразительным, если бы у нее была более стройная фигура, а ее нижнее белье — более чистым, но несмотря на все это, да еще бесплатно, зрелище стоило того, чтобы на него посмотреть. Я пожалел, что этого не видит Джек Керман. Он очень любит гибких женщин и очень бы ею заинтересовался; намного больше, чем я. Я чувствовал, что он был бы в восторге.

Но подобно всем вещам, которые слишком часто повторяются, чудесное кувыркание через некоторое время мне приелось. А девушка, казалось, была настроена выступать так весь день и не смолкая продолжала упрашивать мужчину взглянуть на нее. Но парень, похоже, тоже был настроен весь день непрерывно печатать.

Насмотревшись на девушку, я похлопал мужчину по плечу, но даже после этого он не прекратил печатать, не поднял глаза, но хотя бы произнес:

— Чего тебе надо?

Я сказал, что хочу перекинуться парой слов с Ником Недиком.

Он поднял глаза, но печатать не перестал.

— Дальняя дверь, — отрезал он, и его глаза снова обратились на пишущую машинку.

Девушка, начав очередной кувырок, жалобно сказала:

— Твоя мама прошла через такую боль, чтобы дать тебе глаза, ты, мерзавец. Почему бы тебе не воспользоваться ими? Почему ты не взглянешь на меня?

Мне стало ее жалко, и я произнес:

— У тебя отлично получается, детка. Ты поразительна! Я никогда не видел ничего подобного.

Между ее скрещенных ног просунулось ее натянутое, суровое личико. Она взглянула на меня и выругалась. Некоторые из слов я никогда ранее не слышал. Они все звучали очень плохо. Мужчина с вьющимися волосами неожиданно резко захихикал, но тем не менее глаз не поднял и свой марафон не остановил.