Александр не пожелал нарушить прав дяди, обидеть его и выставить принцип права сильного – за него сделали это его меньшие братья, сперва Михаил, затем Андрей. Не очевидно ли, что поступки Михаила и Андрея прямо были следствием добровольного отказа искать великого княжения под дядей со стороны старшего брата, – отказа, обнаружившего возвышенную душу Александра?

Могли ли бы младшие братья добиваться великого княжения против старшего, если бы последний сам стремился к его захвату? А теперь выходит так, что Александр, как будто спохватившись, что так долго предоставлял первенство другим, спешит в Орду, обвиняет брата перед ханом и подвергает отечество всем ужасам нашествия, как будто он не мог, при своем необыкновенном уме, найти для достижения своей цели более благовидных средств…

Не очевидно ли, что над суждением историка господствует неотвязчивая мысль, – трудность представить себе: как же это Александр мог добровольно уступать первенство другим? Или в действиях исторических деятелей, даже отличавшихся святостью жизни, не допускается случаев возвышенного самоотвержения, соединенного притом с глубокой предусмотрительностью? Судьба Андрея достаточно ясно показала, как опасно было еще нарушать права других, освященные стариной, всеми пока признаваемые – хотя номинально…

В летописях нет ни малейших указаний на то, о чем говорит Соловьев, но у Татищева нашлось место, испорченное, по мнению историка, а по нашему убеждению, совершенно лишенное смысла:

«Князь же Александр, слышав сия, елика сотвори брат его Михайло, прииде в Володимер и бысть им пря велия о великом княжении: они же уложиша идти в Орду, и поидоша князи Александр и Михайло и многу стязанию бывшу» – вот что читаем у Татищева под 1248 г. Ни Александр не мог быть в это время во Владимире и спорить с Михаилом, потому что находился в Азии, ни тем более Михаил: его уже не было в 1248 г. в живых,

Всего вернее, что в приведенном известии Татищева перепутано несколько событий. Очень может быть, что когда-нибудь и действительно происходил спор Александра с Михаилом, порывавшимся захватить великое княжение, причем Александр старался отговорить пылкого брата от незаконных честолюбивых притязаний.

Во всяком случае, за неимением более подробных известий, нет возможности надлежащим образом разъяснить известие Татищева. Соловьев не распутывает, а разрубает гордиев узел. Чтобы придать какой-нибудь смысл словам Татищева, он полагает, что вместо имени Михаила следует поставить имя Андрея, и тогда будто бы получится надлежащее разъяснение дела, а именно, что Александр с Андреем спорил перед лицом великого хана о великом княжении, но, к крайнему своему неудовольствию, не переспорил брата, на сторону которого склонился верховный властитель.

Не говоря уже о том, что в высшей степени странно у серьезного историка встретить два раза ошибочно поставленное одно имя вместо другого, – можно ли полагаться на такое шаткое основание, как испорченное и даже не имеющее смысла известие, притом идущее вразрез со всеми другими летописными известиями, не дающими ни малейшего указания на то, что Александр когда-либо спорил с братом Андреем о великом княжении?

Став раз на ложную точку зрения, Соловьев и разделяющие его мнение историки идут далее и уже прямо, как мы видели, называют Александра наводчиком полчищ Неврюя. В подтверждение этого обвинения Соловьев, во-первых, опирается на того же Татищева, во-вторых, приводит собственные соображения. Рассмотрим то и другое.

Татищев говорит: «Иде князь Александр в Орду к хану Сартаку, Батыеву сыну, и прият его хан с честью, и жаловася Александр на брата своего великаго князя Андрея, яко сольстив хана взя великое княжение под ним, яко старейшим и грады отческие ему поймал, и выходы и тамги хану платит не сполна. Хан же разгневася на Андрея, и повеле Неврюю Салтану идти на Андрея и привести его пред себя»,

Противопоставим приведенному месту следующее гораздо более авторитетное известие Степенной книги, которому мы и следуем, вместе с Карамзиным, в своем изложении: «Великий князь Александр паки прииде в Орду к новому царю Сартаку. Славный же град Владимир и всю Суздальскую землю блюсти поручи брату своему Андрею. Он же аще и преудобрен бе благородием и храбростью, но обаче правление державы яко поделие вменяя, и на ловитвы животных упражняяся, и советником младоумным внимая; от них же бысть зело многое нестроение, и оскудение в людех, и тщета имению. Его же ради царь Сартак посла воеводу своего».

Соловьев замечает, что «связь между событиями, какую выставляет Степенная книга, не держится» в подтверждение своего приговора.

Карамзин, особенно чуткий к нравственной оценке исторических деятелей, напротив, известие Татищева называет не более и не менее как вымыслом.

Приговор строгий, но вполне справедливый! Не станем вдаваться здесь в перечисление всех недосмотров, ошибок и неточностей в труде Татищева: это слишком отклонило бы от занимающего нас вопроса. Достаточно сказать, что ни в одном памятнике мы не находим ничего, подтверждающего известие Татищева.

И. Д. Беляев потрудился сделать выписки из 12 летописей, в которых говорится о нашествии Неврюя и о путешествии Александра к Сартаку, и нашел, что из 12 летописей, приведенных им, «ни одна не обвиняет Александра в наведении татар, другие летописи также ничего не говорят об этом». «Вообще, – добавляет от себя почтенный исследователь, – не было в характере Александра обижать кого-либо и тем паче наводить татар на Русскую землю, что доказывает вся его жизнь».

Предоставляем каждому решить, что должно иметь больший вес в глазах историка – известие ли Степенной книги и согласное с ней свидетельство всех летописей или одиночное свидетельство позднейшего писателя, которым можно пользоваться лишь с большой осторожностью?

Разберем далее те соображения, в силу которых Соловьев предпочитает следовать известию Татищева. «Справедливость этого известия подтверждается, во-первых, словами Андрея: «Господи! Что се есть, доколе нам меж собою бранитися и наводити друг на друга татар!».

Не говоря уже о том, что личности, подобные Андрею, насколько мы уяснили себе его характер, при встретившихся им затруднениях вместо того, чтобы хладнокровно обсудить положение и найти причину затруднений в собственных поступках, падают духом («вел. кн. Андрей… смутися в себе») и разражаются жалобами на посторонние обстоятельства и на других лиц, – не знаем, почему в словах Андрея можно находить обвинение именно против Александра, а не против дяди Святослава?

Мы видели, чем занят был Александр в Новгороде после возвращения из Азии, и как, среди государственных и семейных забот, затруднения и беспорядки во Владимире внезапно отвлекли его внимание на Восток, между тем как дважды лишенный великого княжения своими племянниками Святослав отправился хлопотать за себя в Орду и успел снискать расположение молодого властителя Сартака. Происки дяди, очевидно, и имел в виду Андрей.

«Без сомнения, – говорит Беляев, – Андрей называл наводчиком татар не кого другого, как Святослава». Борьба из-за великого княжения началась непосредственно после смерти Ярослава. Святослав и Андрей поспешили к Батыю. Святослав вернулся из Орды великим князем. Но от хана Менгу Андрей получил ярлык на великое княжение и изгнал дядю. Он считал это дело уже бесповоротно оконченным, как вдруг снова поднимается на него гроза.