Но едва Пабло успел усесться на спину Эль-Сабио, как начальник стражи грубо схватил его за плечи и стащил на землю. Мы с Тицоком незаметно переглянулись, понимая, что это делалось по распоряжению Итцакоатля. Он не хотел, чтобы народ увидел исполнение пророчества. К счастью, я успел предупредить его; толпа поддалась первому впечатлению и, пока мы подвигались к городу, я слышал, как встречавшие нас люди с жаром толковали о случившемся. Очевидно, они поняли хитрый маневр верховного жреца.

Прежде чем мы успели вступить в город, между светскими и духовными властями произошло столкновение. Едва мы сошли на берег, как встретивший нас офицер обратился к командиру баржи с формальным приказом немедленно представить приезжих иностранцев совету правителей. Командир судна отвечал на это, что ему приказано немедленно привести пленных к верховному жрецу. Меня удивило, что один начальник стражи называл нас «иностранцами», а другой «пленными».

Это являлось новым доказательством враждебных намерений Итцакоатля, который решился скорее прибегнуть к насилию, чем потерпеть неудачу. Пока начальник баржи и посланный от совета горячо спорили между собой, какому из двух разноречивых приказаний следует отдать преимущество, послышался топот ног и бряцание оружия; военный отряд не менее сотни человек выскочил из-за какого-то дома, стоявшего у самого берега, и направился бегом к тому месту, где мы стояли. Толпа, расступившаяся, чтобы пропустить солдат, смотрела на них с очевидным недоумением, которое перешло в гнев, когда причина их прихода стала ясна. В один момент воины окружили нас, отрезав от посланного советом и Тицока; начальник баржи стал во главе и резким, торопливым голосом скомандовал идти вперед. Мы поневоле двинулись, увлекаемые солдатами, прошли мол и вступили на улицу, которая вела в самый центр города. Очевидно, действуя по приказанию начальства, солдаты расстроили ряды и плотно сдвинулись вокруг нас, вероятно, с целью загородить Эль-Сабио от глаз встречного народа. Фра-Антонио был согласен со мной, что верховный жрец действует далеко неосмотрительно, оказывая открытое сопротивление воле совета и притом прибегая к содействию вооруженной силы. Подобный поступок – если Тицок верно представил нам настоящее положение дел – был совершенно достаточен сам по себе, чтобы раздуть искру мятежа. Но вспыхнет ли восстание настолько быстро, чтобы принести нам существенную пользу, в этом мы сильно сомневались.

– Если этот старый плут так умен, как кажется, – заметил Рейбёрн, – и если он круто повернет дело, то мы пропали. Он примет все меры, чтобы избавиться от непрошеных гостей как можно скорее; его игра видна с первых же ходов и для нас мало утешительного в осознании того, что после нашей смерти и ему не сдобровать.

Разговаривая таким образом, мы быстро проходили по городу. Даже опасность, грозившая нам, и понятное волнение не помешали мне с любопытством всматриваться в окружающее, находя в этом гнезде ацтеков следы замечательной культуры. План города, как я заметил издали, напоминал своей формой развернутый веер. От сокровищницы на возвышенности в центре сбегали радиусами двенадцать улиц; три из их, обращенные к северу, и другие три, обращенные на юг, оканчивались у большой наружной стены, а шесть остальных спускались через проходы в стенах, пересекая террасы, прямо к воде. Все они были прекрасно вымощены широкими обтесанными камнями и поднимались на террасы широкими низкими ступенями. Поперечные улицы имели форму правильных полукругов, начинаясь у лицевой стороны утеса и проходя по наружному краю террас возле самой стены, огибавшей каждую из них.

Рейбёрн еще больше меня удивлялся правильности этих громадных полукругов, потому что он понимал, как трудно провести правильную дугу. Но я отлично знаю, что достичь такой точности не особенно трудно. Мой друг Банделье в своем превосходном разборе митлийских развалин ясно показал мне, как часто приписывается научному знанию то, что представляет только результат механической ловкости. Как я указал, коснувшись этого предмета в моей книге «Условия жизни на североамериканском материке до Колумба», верхняя площадь над этим рядом террас могла быть устроена в виде правильного полукруга с помощью заостренной палки, привязанной на длинную веревку, после того было уже легко закруглить так же ровно и все остальные террасы, спускавшиеся к низу. Однако нельзя отрицать, что ацтеки обладали замечательным инженерным искусством как в распланировке города, так и в его постройке, хотя, может быть, и применяли его самым простым способом. Уже одна подготовка грунта требовала невероятной затраты труда, так как скалистый мыс – в первобытном состоянии неровный и имевший неправильную форму – был до того тщательно выровнен, что теперь представлял одну ровную поверхность, поражавшую правильностью линий. С этой целью в некоторых местах приходилось вырубать громаднейшие глыбы камня, в других – пополнять недостающие. При этой предварительной работе, как и при последующей постройке домов, приходилось перемещать каменные глыбы такой величины, что, по словам Рейбёрна, это представлялось невозможным даже при современных усовершенствованиях инженерного дела. При том что громадные камни употреблялись не на один фундамент зданий. Некоторые из них были подняты очень высоко; действительно, самый большой из этих камней, вес которого, по вычислению Рейбёрна, доходил до двадцати тонн, увенчивал высокую стену. Все камни на постройке были отлично обтесаны и имели правильную форму. Внешний вид ацтекских домов был, правда, прост и неказист; но в растворенные двери нам удавалось заметить, что на внутренних стенах жилищ были вырезаны различные украшения. Окон на улицу здесь совсем не полагалось, что придавало и постройкам из черного камня, и улицам, вымощенным такими же плитами, мрачный и печальный вид. Весь город произвел на нас вблизи еще более удручающее впечатление, чем издали. А между тем во внутренних дворах, насколько мы могли рассмотреть их через отворенные двери, было светло и красиво; там пестрели цветы, сверкали фонтаны; следовательно, в этих мрачных с виду жилищах кипела веселая и вовсе не монотонная жизнь. Я заметил, что наружный вход не затворялся, как у нас, деревянными дверьми, но заграждался или металлическими перекладинами, какие мы видели в доме Тицока, или подъемной металлической решеткой. Я приписал это отсутствие деревянных дверей не столько желанию создать более крепкую преграду, сколько неумению обрабатывать дерево, так как ацтеки еще сравнительно недавно познакомились с необходимыми для этого инструментами. По-моему, это был любопытный пример своеобразного развития цивилизации вследствие особых естественных условий местности, потому что изобрести и сделать деревянную висячую дверь, конечно, несравненно легче, чем выдумать и сделать изящную опускную решетчатую дверь из закаленного золота.

Вид всех этих массивных золотых вещей до того поражал Янга, что у него разбегались глаза и дыхание спирало в груди.

– Мне просто досадно смотреть, профессор, – говорил он, – на такую непроизводительную трату драгоценного металла, из которого можно понаделать блестящие доллары. Подумайте только, входная дверь из литого золота! Ведь такая роскошь не по карману самому Джею Гульду! Эти поганые ацтеки заткнули за пояс царя Соломона со всей его славой и великолепием. Право, если бы мне подарили одну такую дверь, вон хоть от того большого дома, прямо против нас, я бы отказался от дальнейшего участия в нашей погоне за кладом и не остался бы в убытке. Только боюсь, что мне пришлось бы отыскивать нового Самсона, чтобы унести с собой эти ворота, – он ведь был мастер на этот счет – а в них должно быть много веса.