— И вы предлагали ей выйти за вас замуж.

Лукас с шумом перевел дыхание и ответил:

— Нет.

— И что вы постоянно твердили, как безумно любите ее и как…

— Нет. — Его взгляд — холодный, откровенный — не дрогнул ни на миг. — Правду вы услышали от меня. Я умолчал о единственной подробности — и то по личной просьбе самой Кей никогда не вспоминать об этом. Примерно год назад она позвонила сюда, как раз в новогоднюю ночь, и призналась, что неравнодушна ко мне.

Неравнодушна. Было ли это заменой таким словам, как «хочет меня»? Или «любит»? Той самой деликатной заменой, которой воспользуется благовоспитанный джентльмен, желая сохранить репутацию оступившейся леди, особенно если она недавно погибла? Может ли этот магистр лжи вообще говорить правду?

— И что же вы ей ответили?

— Что я, конечно, польщен. Но, к великому сожалению, мое сердце уже занято другой. Хотя это, — неторопливо добавил Лукас, — было ложью.

— Великолепно! И с какой же стати?

— Почему я обманул ее? Ложь в такой ситуации более отрезвляюща и утешительна, чем истина.

— А в чем состоит правда?

— В том, что на протяжении последнего времени я позволяю себе развлекаться сексом только в промежутках между расследованиями и только тогда, когда выезжаю из города.

Да за кого он ее принимает? За круглую идиотку? Если она приехала из Канзаса, до сих пор осталась девственницей и вместо полового воспитания проходила в школе домоводство, это не значит, что Гален вообще не разбирается в сексе! Будто она не способна почувствовать, насколько он привлекателен! Да разве такой, как Лукас, способен обречь себя на воздержание, больше похожее на аскетизм, всякий раз, стоит поблизости появиться серийному убийце или террористу, захватившему в заложницы кучу девчонок с их Барби?

— Ради Бога, Лукас, не надо мне сейчас врать! Это не приведет ни к чему хорошему.

— Я не вру.

— Выходит, вы довольствовались случайными встречами где-нибудь подальше от Манхэттена? — Что-то вроде того.

— Но… — «…это же только усугубляет одиночество и пустоту!»

— Это был только секс с женщинами, которых я больше никогда не видел.

Она представила себе эту картину. Изысканный плейбой является на Лазурное побережье Франции в надежде встретить такую же изощренную в науке любви партнершу, чтобы получить от нее секс в чистом виде и на его условиях. Море шампанского, солнечный пляж — и никаких последствий. Просто и безопасно. Как в банке. Ты получаешь, что хочешь, и не опасаешься непрошеного вторжения в свою личную жизнь. Все выглядело прекрасно, кроме одной маленькой детали.

— Насколько мне известно, вы уже несколько лет не имели этого самого промежутка между расследованиями.

— Да.

— Несколько лет!

— Совершенно верно, — раздельно произнес он. — Несколько лет.

Гален не выдержала и потупилась. Ее взгляд наткнулся на измятый пакет. Только теперь его комкала она сама.

— А как Кей отнеслась к вашей… выдумке?

— Она поверила, посмеялась над собой и попросила забыть о своем звонке. Предложила отнести это на счет скуки и лишней порции виски. Что я и сделал. И никому не рассказывал о нашем разговоре. Вплоть до нынешнего дня.

— Вы еще виделись с Кей?

— Постоянно. Мы же были коллегами. Но при этом вели себя так, будто ничего не было.

Получалось, что их отношения, по версии Кей, очередная выдумка, пустышка?.. Фантазия, возведенная на зыбком песке не наивной провинциальной портнихой, а выдающимся столичным детективом? Неужели даже такая умная, обаятельная, преуспевающая женщина, как Кей, грезила наяву? И потому влюбилась отчаянно и безнадежно? Это не укладывалось у Гален в голове. Но с другой стороны, она слишком хорошо понимала — и от этого в сердце зарождалась острая, жгучая боль, — что ни одна женщина не способна устоять перед властью серых глаз темноволосого принца. Тем более если речь идет о нескладном чучеле, чьи надежды на успех лопнули как мыльный пузырь и чья душа, не выдержав одиночества, увидела в серебристых сумерках его взгляда желание, нежность, чуть ли не любовь. Вот и сейчас она занимается тем, что бредит наяву: «Ох, Лукас, скажи наконец, чего ты от меня хочешь!»

— Гален, поймите, это крайне важно. Вы должны мне поверить.

А разве она не верит? Ну допустим, с Кей было все так, как сказал он. Но что касалось остального… Вряд ли живущий в нем чувственный, ненасытный самец способен целые годы обходиться не просто без любви — даже без секса.

— Ну что ж, — чуточку грустно произнес он, прерывая молчание. — Пожалуй, вам следует все хорошенько обдумать, прежде чем что-то решать.

«Мне вовсе не нужно думать! Я верю тебе! Конечно, верю!»

— Да, — скованно пробормотала Гален. И неловко взмахнула в воздухе пергаментным пакетом с вытисненными золотом полевыми цветами. — Пожалуй, я отнесу это к себе. И…

— Примете горячий душ? А лучше постараетесь вздремнуть, пока есть такая возможность.

— Я устала, — тихо призналась Гален. Этот день, начавшийся в 3.13 звонком убийцы, оказался удивительно долгим и утомительным.

— Добрых вам снов, Гален.

Она молча кивнула и поплелась из мраморного холла по белоснежной ковровой дорожке, устилавшей путь до дверей спальни, где ее ждала иллюзия красок, надежды и весны.

При виде осиротевшей гостиной, где больше не теснились на диване ее Барби, у Гален тоскливо сжалось сердце.

Она уже прошла половину пути, когда услышала за спиной его голос:

— Гален!

Отчаянный, чуть ли не грубый окрик приковал ее к месту. Она замерла, едва переводя дух. А когда набралась отваги и оглянулась, увидела плещущееся в серых глазах отчаяние.

— Что?

— Я еще никого не любил.

И она чуть не кинулась к нему, к своему сероглазому айсбергу. На полном ходу. Лукас все еще стоял у порога и держал в руках ее бирюзовое пальто — осторожно и бережно. Даже после того как Гален обвинила его во лжи, он не скомкал и не смял пушистый мохер.

Лукас Хантер затаился там, у дверей, словно тлеющий под пеплом огонь. Он был совершенно неподвижен, словно закаменел.

Как в один голос утверждают морские историки, именно эта неподвижность и обрекла «Титаник» на гибель. Если бы Атлантический океан не был в ту ночь столь предательски спокоен, если бы поднялась хоть малейшая волна, капитан смог бы заметить глыбу льда, скрытую за полосой тумана, различить ее хищный блеск до того, как стало слишком поздно.

— Я тоже, — еле слышно прошептала Гален, хотя нисколько не обманывалась его неподвижным спокойствием и отлично сознавала грозившую опасность. Она успела в следующую секунду скрыться у себя в спальне. Но поздно. Ей уже не спастись. Потому что не успела она сказать первую часть признания «Я тоже никого не любила», — как торжествующий хор в ее душе пропел остальное.