– Хорошо, – Королёв немного раздражённо кивнул. – Тогда самое важное давайте обсудим прямо сейчас, а по остальному пройдёмся на совещаниях. В том числе завтра, на новинках.

Я еле сдержала горестный стон. Чувствую, завтрашнее совещание продлится до ночи…

Мы сели за стол и Громов принялся рассказывать генеральному о наших успехах. Особенно Королёва впечатлил договор с Бриаром.

– Да ты что! – воскликнул генеральный. – Я даже как-то не ожидал… Обычно Томас никогда не изменяет своим принципам и не отказывается от предварительных договорённостей. Я думал, это безнадёжное дело…

– Подписание договора – полностью заслуга Натальи Владимировны, – сказал Громов с гордостью в голосе, безумно напоминая мне в этот момент Михаила Юрьевича.

– И как вы это сделали? – поинтересовался Королёв.

– Ловкость рук и никакого мошенничества, – я пожала плечами. – Просто он показался мне типичным дельцом, вот я и рассказала о преимуществах договора с нами. Принципы принципами, но кто же отказывается от таких условий?

Примерно час мы сидели у Королёва, и за это время новоиспечённый директор по маркетингу меня удивил. В том, что он бабник, я ни капли не сомневалась, но и специалистом Молотов был прекрасным – в этом я убедилась. Великолепное знание рынка, ни одного лишнего слова, полная концентрация во время совещания. За это я простила ему утренний инцидент. И даже была готова простить его плотоядные взгляды на мою грудь, когда мы выходили из кабинета.

– Наташа, я предупреждаю вас, – тихо сказал Громов, когда мы уже шли по коридору редакции. – Я неплохо знаю Алексея, он не пропускает ни одной юбки.

– Не волнуйтесь, Максим Петрович, – я ухмыльнулась. – Моей юбки ему не видать, как своих ушей. И потом, он по крайней мере хороший специалист.

– Да, этого у Молотова не отнять. Но тем не менее…

– Максим Петрович, если я буду переживать из-за всех бабников на свете, никаких нервов не хватит. И вы тоже – не переживайте, – я посмотрела на Громова и, улыбнувшись, добавила: – Вашей спящей красавице не нужны принцы.

Под его взглядом я почувствовала, что начинаю таять, как мороженое. А уж когда он посмотрел на мои губы… Я с трудом осознавала тот факт, что мы стоим сейчас в коридоре перед дверью в наш со Светочкой кабинет, и нас может увидеть кто угодно…

И вдруг Громов начал наклоняться к моим губам. Я была не в силах сказать что-либо, только продолжала смотреть в его ласковые серые глаза, которые всё приближались…

Но вместо того, чтобы поцеловать меня, Максим Петрович поднёс свои губы к моему уху и прошептал:

– А Молотов и не принц. Он кобель.

Я засмеялась. И над словами Громова, и над своей глупостью. Ну как я могла подумать, что он собирается меня поцеловать?

Иногда я солидарна со Светочкой – я всё-таки страшная дура.

Это был жуткий день. Я не разгребла даже половины дел к концу дня и поэтому задержалась на работе допоздна. Светочка убежала ровно в шесть на очередное свидание, Громов простился со мной полседьмого, а я всё сидела за компьютером…

Мне не хотелось домой. Почему-то не хотелось читать очередное послание Антона, не хотелось сверлить глазами потолок, лежа на диване… Мне хотелось просто моргнуть – и переместиться в следующий день, оказавшись сразу на рабочем месте. Только здесь я чувствовала себя важной и нужной, только здесь моё существование, в котором я искренне сомневалась после смерти родителей, приобретало некоторый смысл… И я разгребала дела с остервенением, с отчаянной безнадёжностью.

После гибели родителей я боялась одиночества. А оно неизменно приходило… каждый день, даже не стучась, приходило и захватывало всё моё существо. И я принимала это чувство и отдавалась ему полностью, зная, что заслужила это наказание.

Глупы те люди, что мечтают об одиночестве и называют его свободой. Одиночество – это наказание для тех, кто не ценит любовь.

И сколько бы я ни притворялась теперь любящей дочерью, я никогда не ценила свет любви, исходящий от моих родителей.

Размышляя о них, я встала и подошла к шкафу с документами, открыла створки и принялась искать нужную папку… Я и не заметила, как открылась дверь и вошёл человек, которого я меньше всего хотела сейчас видеть.

– Не ожидал, что вы всё ещё здесь, Наталья Владимировна, – я вздрогнула от неожиданности, услышав его голос. – Ведь уже почти полдевятого.

Я обернулась к говорившему. Это был Молотов. Он стоял в дверях, скрестив руки на груди, и смотрел на меня со странной насмешливой улыбкой.

– Я тоже не ожидала, что здесь есть ещё кто-то, кроме меня и охранников, – я постаралась вежливо улыбнуться и вернулась на своё рабочее место.

– Почему же? – Молотов продолжал стоять на месте и смотреть на меня.

– У нас не оплачиваются сверхурочные.

– Что же вы тогда здесь делаете? – несколько шагов вперёд, и Молотов вновь остановился.

– Работаю, – и я перевела взгляд на документы, этим давая понять, что он мне мешает. Но Алексей Михайлович то ли не понимал намёков, то ли ему было откровенно плевать на то, что я не желаю его ни видеть, ни слышать.

– За сегодняшний день, – он заговорил так громко, что я была вынуждена поднять глаза, – я столько всего интересного о вас узнал, Наталья Владимировна.

– Прошу вас, Алексей Михайлович, покиньте мой кабинет, – я вздохнула. – Я ещё раз повторяю – я работаю. Мне не до разговоров сейчас. И мне совершенно не интересно, что вам обо мне наговорили.

Когда Молотов опять заговорил, я почему-то подумала, что этот мужчина – полная противоположность Максиму Петровичу. И если Громов вызывал моё восхищение, то этот… раздражал.

– Наталья Владимировна, я понимаю ваше желание выставить меня отсюда, но это не в моих интересах, – он усмехнулся.

– Ну и что тогда в ваших интересах? – я уже не скрывала своё раздражение.

– Чтобы мы ушли отсюда вместе и направились в ресторан.

Несколько секунд я молчала, смотря на Молотова. Как он меня бесил этой своей самодовольной ухмылкой, скрещенными на груди руками, насмешливым взглядом… Вздохнув, я постаралась успокоиться и тихо, но твёрдо ответила:

– Катитесь колбаской!

Он, кажется, удивился. Я продолжила:

– Да, прямо сейчас! Разворачивайтесь к двери и катитесь отсюда колбаской! Считаю до трёх, и если вы этого не сделайте, я брошу в вас её, – я взяла со стола тяжёлую статуэтку, которую Ломову подарили четыре года назад, а он её сплавил нам со Светочкой за ненадобностью. Вот и пригодилась!

И тут Молотов меня удивил. Он поднял руки и, рассмеявшись, сказал:

– Стойте, Наталья Владимировна! Пощадите меня! Позвольте объяснить…

– У вас тридцать секунд! – я старательно целилась ему в голову.