— Ты пытаешься убить меня? — спросил Миро, вернее, попытался спросить — она целовала его в губы, и потому ему было трудно выговаривать слова. Наконец он сдался и ответил ей долгим и крепким поцелуем. Она оторвалась от пего.

— Ты становишься сладострастен, — сказала Кванда.

— Со мной так всегда случается, когда в лесу меня атакуют юные девушки.

— Спусти пары, Миро, нам еще долго идти. — Она ухватила его за пояс, притянула к себе, поцеловала снова. — Должно пройти два года, прежде чем ты сможешь жениться без согласия твоей матери.

Миро даже не пытался спорить. Ему было глубоко плевать на запреты священников, но он понимал, насколько необходимы такому маленькому поселению, как Милагр, жесткие брачные обычаи. Большие и стабильные общества могут позволить себе терпеть разумное количество несанкционированных личных отношений, но Милагр слишком мал. Квандой руководила вера, Миро — практические соображения, а потому, несмотря на тысячи возможностей, они были целомудренны, как монахи. Хотя, если бы Миро узнал, что им и в браке придется соблюдать целомудрие, как монахам ордена Фильос, девственность Кванды оказалась бы в непосредственной опасности.

— Этот Голос, — начала Кванда. — Ты знаешь, что я думаю о его приходе сюда.

— Сейчас в тебе говорит католицизм, а не разум.

Он попытался поцеловать ее, но она опустила лицо, и он, взяв в рот ее нос, страстно поцеловал его. Она рассмеялась и освободилась от объятий.

— Ты неуклюж, Миро, твои действия оскорбительны. — Она вытерла мокрый нос рукавом. — Мы уже послали к чертовой матери научный метод, когда начали помогать им повышать уровень жизни. У нас есть еще десять, может, двадцать лет, прежде чем результаты нашей деятельности станут заметны со спутников. К тому времени мы, наверное, успеем закрепить перемены. Но у нас нет шансов, если мы посвятим в проект постороннего. Он кому-нибудь расскажет.

— Может быть, а может быть, и нет. Ты же знаешь, я тоже когда-то был посторонним.

— Посторонним, но не чужаком.

— Ты должна была видеть его прошлой ночью, Кванда. Сначала с Грего, а потом, когда Квара проснулась в слезах…

— Одинокие, несчастные дети — что это доказывает?

— И Эла. Смеющаяся. И Ольядо — он на самом деле включился в семью.

— Квим?

— Перестал кричать, чтобы неверный убирался прочь.

— Я рада за твою семью, Миро. Надеюсь, он сумеет исцелить их совсем. Действительно надеюсь. Я вижу, ты изменился, в тебе появилась… надежда? Но не приводи его сюда.

Миро втянул щеку, пожевал ее, затем отошел. Кванда кинулась за ним, поймала за руку. Они уже выбрались на открытое место, но между ними и воротами стояло дерево Корнероя.

— Не оставляй меня так! — яростно сказала она. — Ты не можешь просто так уйти…

— Я знаю, ты права, — ответил Миро. — Но не могу изменить то, что чувствую. Когда он был в нашем доме, это словно… словно Либо пришел туда.

— Отец ненавидел твою мать, Миро, он не переступил бы порог вашего дома.

— Но если бы. В нашем доме Голос был таким, каким всегда был Либо на Станции Зенадорес. Понятно?

— А тебе? Он приходит к вам и ведет себя так, как следовало бы вашему отцу, только тот никогда не помнил, что он отец и вы все валяетесь брюхом кверху, как новорожденные щенки.

Ее презрение взбесило его. Миро захотелось ударить Кванду по лицу. Вместо этого он подошел и шлепнул ладонью по дереву Корнероя. За четверть века оно очень выросло — восемьдесят сантиметров в диаметре. Кора была очень грубой и жесткой, и Миро больно ушиб ладонь.

Кванда подошла к нему:

— Прости Миро, я не это имела…

— Именно это. Глупо и эгоистично.

— Да, но я…

— То, что мой отец был подонком, не значит еще, что я буду махать лапами в воздухе для каждого милого дяди, который погладит меня по головке.

Ее руки гладили его волосы, плечи, грудь.

— Я знаю, знаю, знаю…

— Видишь ли, я понимаю, что такое хороший человек. Не отец, а хороший человек. Я ведь знал Либо, не правда ли? И когда я говорю тебе, что этот Голос, Эндрю Виггин, похож на Либо, такой, как Либо, ты должна выслушать меня, а не отмахиваться от моих слов, как от визга кано.

— Я слушаю. Я хочу встретиться с ним. Миро.

И тут Миро изумил самого себя. Он заплакал. Вот что этот проклятый Голос делал с ним, даже если его не было рядом. Он развязал все узлы в душе Миро, и теперь Миро ничего не мог удержать в себе.

— Ты тоже права, — еле слышно сказал он, внезапно почувствовав, что охрип. — Я видел, как он ходил по дому, как заживало все, к чему он прикасался, и думал: если бы этот человек был моим отцом! — Он повернулся к Кванде, нисколько не заботясь, что она увидит его красные глаза и слезы. — Ты знаешь, я повторял эти слова каждый день, когда шел домой со Станции Зенадорес: если бы только Либо был моим отцом, если бы только я был его сыном.

Кванда улыбнулась и крепко прижалась к нему. Ее волосы осушили слезы на его лице.

— Ах, Миро, — воскликнула она, — я так рада, что он не твой отец! Потому что тогда я была бы твоей сестрой и не могла бы даже надеяться заполучить тебя для себя.

Правило 1: Все Дети Разума Христова обязаны состоять в браке — это условие членства в ордене. Но они обязаны также соблюдать целомудрие.

Вопрос 1: Почему человеку необходимо вступать в брак?

Дураки говорят: зачем нам жениться или выходить замуж? Любовь — единственная связь, в которой мы нуждаемся. Им я отвечу: брак не есть соглашение между мужчиной и женщиной, даже звери лесные прилепляются друг к другу и рожают детей. Брак есть соглашение между мужчиной и женщиной, с одной стороны, и обществом — с другой. Заключение брака по законам общества равнозначно принятию полного гражданства. Отказавшийся является чужаком, ребенком, преступником, рабом или предателем. Это определение неизменно для всех форм человеческого сообщества: только тот, кто подчиняется брачным законам, обычаям, табу, — воистину взрослый член общества.

Вопрос 2: Почему священникам и монахиням предписано хранить целомудрие?

Чтобы, отделить их от общества. Священники и монахини — не граждане, а слуги. Они служители Церкви, но никак не сама Церковь. Святая Мать Наша Церковь — невеста, Христос — жених ее, а монахини и священники — только гости на свадьбе, ибо они отказались от гражданства в общине Христовой, чтобы служить ей.

Вопрос 3: Почему тогда Дети Разума Христова должны вступать в брак? Разве мы не слуги Церкви?

Нет, мы не служим Церкви, за исключением разве что той службы, которую оказывают ей все мужчины и женщины, вступая в брак. Разница состоит в том, что обычные люди передают следующему поколению свои гены, а мы — свои знания. Их наследство можно отыскать в молекулах генов будущих поколений, а наше живет в разуме и сердце. Наши браки порождают память, и она не менее достойное дитя, чем дети из плоти и крови, зачатые в освященном браке.