— Собирай сумку, — сказал Элиас.

Я нахмурилась, не понимая, к чему он ведет.

— Я отвезу тебя в Нойштадт.

Элиас сдержал слово. И хотя мне не хотелось принимать его предложение, но желание как можно скорее оказаться дома все пересилило. Мы все ехали и ехали, дорога казалась бесконечной. Наверное, гнать на полной скорости, чтобы поскорее попасть в больницу к пострадавшим в автомобильной аварии было не лучшей идеей. Но я почему-то снова доверилась Элиасу и была готова на все, лишь бы оказаться там поскорее.

Зажав ладони между коленей, я уставилась в темноту за окном, которая была такой же пустой, как мои мысли. В какой-то момент Элиас попросил разрешения включить музыку, потому что не мог больше выносить тишину. Я была не в том состоянии, чтобы с ним разговаривать, и музыка, которая давала возможность хоть на чем-то сконцентрироваться, была весьма кстати.

Мы все еще ждали ответного звонка от Инго. Элиас пытался меня успокоить, говорил, что, наверное, его отец пока точно ничего не знает, вот и не звонит. И хотя я делала вид, что мне от этого легче, в глубине души это было не так. Да и Элиасу было нелегко сидеть в машине с человеком, которому скоро придется сообщить печальные новости.

Ночи всегда были такими темными? С каждой минутой и каждым оставленным позади километром как будто становилось все темнее.

В отличие от телефона Элиаса, мой звонил уже трижды. Первой мне позвонила Алена, которую разбудил звонок Элиаса. Она была ужасно обеспокоена, и я знала, что сейчас она сидит с кружкой кофе у телефона в ожидании новостей. Алена была очень душевным человеком. Несмотря на то, что ужасные новости скорее всего были ударом и для нее, главным стремлением Алены было успокоить меня.

Я не смогла в полной мере дать ей понять, как благодарна за звонок, но когда-нибудь я обязательно это сделаю.

Второй позвонила Алекс, которая, услышав сообщение на автоответчике, сразу же перезвонила мне. Это был один из тех редких моментов, когда ей не хватало слов, хотя сейчас ее легкомысленная болтовня пришлась бы кстати. Следующей была Ева, которая ужасно переживала из-за того, что именно сегодня отключила мобильный, и от всей души желала моей маме поправиться.

Я была никудышной собеседницей. Словно заведенная я повторяла одни и те же слова, а ответы воспринимала как сквозь туман.

В конце концов мы проехали дорожный знак, сообщающий, что мы в Нойштадте. Секунды тянулись бесконечно. Звонка от Инго, который бы меня спас или наоборот растоптал, все не было.

Я чувствовала на себе взгляды Элиаса. Наверное, ему хотелось нарушить молчание, но я просто не могла разговаривать.

В этот момент произошло то, чего я так долго ждала — зазвонил телефон Элиаса. Мое сердце на несколько секунд остановилось и тут же забилось вдвое быстрее. Теперь мне казалось, что неизвестность лучше ужасной новости. Я посмотрела на Элиаса. Черты его лица на мгновение застыли, но он взял себя в руки и снял трубку.

— Да? — и тишина. — Да. Хм. Хорошо.

Я вцепилась в него взглядом, надеясь рассмотреть хоть какой-то намек — кивок, пожатие плечами, хоть что-то!

— Нет, мы будем на месте через пару минут. Хорошо, спасибо. Пока.

Элиас закончил разговор, и по моим внутренним часам прошло несколько часов, прежде чем он повернулся ко мне. «Мама не может умереть», — повторяла я про себя, пока Элиас не заговорил.

— Твоя мама хорошо перенесла операцию, Инго совершенно в этом уверен.

Я смотрела на него во все глаза и не знала, я правда это услышала, или это было просто отражение моих мыслей?

— Она… она будет… мама выжила? — спросила я сдавленным голосом.

— Все в порядке, она выкарабкается, — сказал Элиас с улыбкой, и я в этот момент была самым растерянным и самым счастливым человеком на свете. Я покачала головой и улыбнулась. Я наконец смогла дышать полной грудью и снова спрятала лицо в ладонях, теперь от радости. Я снова увижу маму, я ее не потеряла.

Элиас положил руку мне на спину, и я поняла, что все же не ослышалась.

— Инго будет ждать тебя внизу, — сказал он наконец.

Я подняла голову и увидела, что мы уже подъезжаем к парковке перед больницей. Я даже смогла рассмотреть Инго у входа. Чем я заслужила то, чтобы обо мне все так трогательно заботились? У меня не было ответа на этот вопрос, но я всегда буду им бесконечно благодарна.

Машина затормозила и остановилась прямо перед входом. Инго сразу подошел и открыл мою дверь. Взяв меня за руку, он помог мне выйти из машины и обнял.

— Похоже, у тебя шок, дорогая, — сказал он, положив руку мне на голову. — Прости, ты, конечно, хочешь увидеть маму.

Он отступил и внимательно на меня посмотрел. Я кивнула, не способная пока реагировать по-другому. Инго наклонился и заглянул в открытую дверь машины, чтобы перекинуться парой слов с Элиасом, а я уставилась на здание больницы. Что ждет меня в этих стенах? В каком состоянии сейчас моя мама? Насколько тяжелые у нее травмы и будет ли их видно?

— Спасибо, что привез ее, — услышала я голос Инго. — Поезжай домой, Алена тебя ждет. Я только что позвонил ей, чтобы сообщить хорошие новости. Будет лучше, если ты выспишься, прежде чем ехать обратно. Пока, — сказал Инго и постучал по крыше машины.

Положив руку мне на спину, Инго повел меня внутрь больницы. Я вспомнила об Элиасе, только когда услышала звук отъезжающей машины.

— Я его даже не поблагодарила, — сказала я, оглянувшись и прижав руку ко рту.

Инго придержал меня за плечо, побуждая идти дальше.

— Даже не думай об этом, Элиас все поймет. Потом как-нибудь найдешь возможность его отблагодарить.

Нет, я не могла просто уйти, не сказав ни слова благодарности. Но когда мы подошли к лифтам, в моем мозгу словно переключился тумблер — я теперь могла думать только о родителях.

Когда мы зашли в отделение интенсивной терапии, я надела халат. Голые стены, стерильный пол, запахи дезинфицирующих средств — мне было очень не по себе. Мы находились там, где никто не захочет находиться добровольно.

Мы прошли коридор примерно до середины, когда Инго открыл одну из дверей. И я увидела ее, мою маму.

Я стояла в дверях и смотрела на нее под ритмичный писк сердечного монитора, который меня гипнотизировал. Ее тело было покрыто проводками, ведущими к приборам, и трубочками, по которым внутривенно поступали лекарства. Мамины руки лежали вдоль тела, глаза были закрыты, а сама она была бледной, как мел.

Медленно подойдя к кровати, я взяла ее за руку так осторожно, будто она могла сломаться от моего прикосновения. Мама выглядела ужасно хрупкой. Никогда в жизни я не видела ее в таком состоянии, и это зрелище отпечаталось на внутренней стороне моих век, как клеймо.