Отец смотрел на меня не отрываясь. Влияние датчика на эксперимент, распространение света в пустоте, соотношение энергии, массы и скорости — все это можно было свести к уравнениям и формулам. Но мои способности к формулам не сводились, и это волновало отца. Может быть, от этого он и не спал по ночам.

Я стоял перед публикой, бессильно уронив руки. Костюм висел на мне мешком. Я скользил взглядом по лицам, смотрел каждому в глаза, а в голове у меня все затихало и становилось совершенно белым. Я попытался вызвать в памяти выученные сонеты и краткий план главы о британском колониализме, но не всплыло ничего: ни единой цветной линии, ни хоть какой-нибудь спирали с горьковатым вкусом. Это продолжалось долго, целую вечность. Зрители начали перешептываться. Доктор Гиллман вежливо улыбнулся и кашлянул. Я не решался взглянуть на родителей.

И вдруг я услышал свой собственный голос, произносящий следующее:

— Итак, мистер Смарт, перед вами знаменитый следователь с Гавайских островов, ныне работающий на полицию Сан-Франциско: инспектор Гарри Ху.

Мои мозг и язык, не спросив у меня разрешения, начали воспроизводить одну из серий первого сезона сериала «Напряги извилины».[60]Агент «международной организации зла» под названием КАОС убит в Сан-Франциско, куда он ранее прибыл вслед за главным героем Максом Смартом. Смарт и Гарри Ху обнаруживают мертвое тело, и Макс осматривает его с целью обнаружения улик.

Отец поднял голову. Я был совершенно неподвижен, шевелились только мои губы.

— Макс, стоя над трупом, вытаскивает одну за другой разные вещи и показывает их камере. Макс говорит: «Бумажник… платок… расческа… ключи от моей квартиры…» Гарри Ху прерывает его: «Погодите, мистер Смарт. Значит, убитый носил в кармане ключи от вашей квартиры?»

Мне не хватило воздуха, и шутка — кульминация эпизода — оказалась смазана:

— А, так, значит, вы хотите, чтобы я вывернул его карманы?

Я посмотрел на публику. Никто не засмеялся. Смешки послышались только с той стороны, где сидели родители Оуэна — жители городка Блю, штат Вайоминг, торговцы старым барахлом и любители родео. Я продолжал воспроизводить сериал еще минут десять, пока Гиллман не прервал меня и не поблагодарил всех собравшихся за то, что посетили институт. К сожалению, я не успел добраться до заключительных титров: Джой Форман в роли Гарри Ху и Леонард Стронг в роли китайца с магнитом вместо левой руки. Гиллман проводил меня до моего места в зале, причем граждане штата Вайоминг радостно меня приветствовали.

— Мне очень, очень жаль, — вполголоса сказал мне Гиллман.

Я посмотрел на отца: он сидел, опустив голову и глядя в одну точку. Бесполезно было объяснять им всем, что мой мозг охватило какое-то оцепенение и что сериал «Напряги извилины» вылез наружу помимо моей воли. Это было что-то вроде судороги ума.

Отец вдруг встал и направился ко мне. Походка его была нетвердой.

— Что это такое? — спросил он.

— Телесериал.

— Это и есть доказательство? Значит, вот на что ты тратишь здесь время! — Он говорил, держась одной рукой за висок. Люди смотрели на нас. — Ты просто убиваешь время, свое и чужое!

Он постучал по моей голове, как по столу. Я отвел его руку. Он продолжал, глядя мне в глаза:

— Твоему мозгу нужны тренировки, его нужно упорядочить, структурировать. Понимаешь ты или нет? Я вне себя! Мы отдали тебя в этот институт, чтобы ты нашел свое призвание!

— Я получил травму головы, — отвечал я, отступая. — Я умер, а затем воскрес другим человеком. Это и было мое призвание.

— Это был твой шанс, твое приглашение… Ты теперь видишь мир иначе, чем другие. Чем я, например.

— Да! — подхватил я. — Когда я поднимаю голову к звездам, я не думаю о газах и молекулах. Я вообще редко смотрю вверх!

Он схватил меня за плечи и заорал:

— Прекрати разбрасываться своими способностями! Слышишь ты меня или нет? Найди свое место в жизни!

Теперь уже все смотрели в нашу сторону. Доктор Гиллман поспешно выпроваживал ученых в холл. Я никогда раньше не слышал, чтобы мой отец повышал на кого-то голос. Он вдруг пошатнулся и сказал, запинаясь:

— Мне надо сесть. Что-то нехорошо. Сердце сильно бьется. — Затем повернулся и пошел к маме, которая сидела на прежнем месте, утирая слезы вышитым платком.

Я отошел в другой угол столовой, где толпились посетители, оставшиеся на фуршет. Братья Сондерсы и их родители окружили чашу с пуншем. Мама близнецов говорила какому-то высокому человеку в блейзере:

— Кэл довольно поздно научился пользоваться туалетом. Я думаю, это обстоятельство важно для истории его развития.

Кэл моргал глазами и повторял:

— Мам, ну перестань, пожалуйста.

Тоби стоял рядом с немолодой дамой.

— Удивительно вдохновляющая игра! — ахала она, сжимая руки.

Я подобрался поближе и шепнул Тоби на ухо:

— Этой тетке лет сто, но с ней еще можно пообниматься.

Тоби хихикнул, а его собеседница спросила:

— Эй, мальчики, о чем вы там шепчетесь?

Я решил, что не позволю отцу испортить себе этот вечер.

Уит поглядел в мою сторону, и я помахал ему рукой. Он выбрался из кольца окружавших его посетителей и направился ко мне, не выпуская бутылку с пивом.

— Здорово, агент восемьдесят шесть![61]— поприветствовал он меня.

— Уит, ты не можешь принести мне выпить?

— В смысле? Ты же не яблочный сок имеешь в виду?

— Нет. Я имею в виду вот это, — показал я на пиво.

— Твоя мать меня убьет, — покачал он головой. — Ты и так ее огорчил.

— Уит, ну пожалуйста, — попросил я.

Он смешался с толпой и вскоре вернулся с бутылкой пива, прикрытой салфеткой.

— Будь осторожный! — предупредил он меня и снова исчез.

Отец посматривал на меня из другого конца зала, но ему явно было все еще плохо, и он вряд ли мог заметить мою бутылку. Сам он пил фруктовый пунш.

Я протиснулся через толпу к двери, где стояла Тереза. Я видел, как она отхлебнула из своей фляжки.

— Папаша твой не увидит? — спросил я.

— А, он привык, — махнула она рукой. — У меня мама — пьяница.

— Не может быть!

— Может. Она всегда прячет бутылку в дровах, приготовленных для камина. А вся ее благотворительность нужна только для того, чтобы получать выпивку в качестве благодарности.