— Вы мне поможете? — Она услышала лишь то, что хотела слышать. — Вы поможете Николя?

— Я постараюсь. Хотел бы обещать, но не могу, обещаю лишь то, что сделаю все возможное для него… И для вас. Но, Наталья Александровна, я буду задавать вопросы, которые, возможно вам не понравится. Однако, чем искреннее вы будете отвечать, тем больше у меня шансов отыскать истинного виновника.

— Я поняла. Спрашивайте, я отвечу, если смогу.

— Расскажите о ваших братьях.

— Что именно рассказать? — Наталья зажала крестик в ладони.

— Все.

— Они разные. Олег сильный, а Николя слабый. Олег никогда не мог усидеть на месте, все куда-то спешил, куда-то летел, а Николя напротив боялся покидать поместье. Николя мне ближе, он добрый, нежный… Мы с ним родились в один день, вы не знали?

— Нет.

— Правда, правда. Такое бывает, чтобы мальчик и девочка, правда, редко очень. Олег смеялся постоянно, что меня подбросили, а на самом деле должен был родиться второй мальчик. Олег любил шутки.

Наталья замолчала. Крестик темным кусочком серебра лежал на ладони.

— Они часто ссорились.

— Почему?

— Олег вообще был нетерпим к чужим слабостям. Строг, иногда даже чересчур строг, считал, что только он знает, как нужно жить правильно, а все остальные должны быть благодарны за то, что кто-то решает за них. А если кто-то начинал вдруг сопротивляться, то Олег не чурался применять силу. Однажды он сильно избил Николая только за то, что тот осмелился уехать, не спросив предварительно разрешения.

— А вас… — Аполлон Бенедиктович замолчал, не зная, как закончить фразу. Вопрос, повисший в воздухе был понятен и в крайней степени неприличен. Наталия поняла, кончиками пальцев провела по щеке и отрицательно покачала головой.

— Нет. Олег в жизни не поднял бы руку на женщину, он был строг, но не более.

— Особенно с паном Охимчиком, надо полагать.

— Что да, то да, но Юзеф сам виноват, я предупреждала его, что затея с женитьбой глупа. Доктор не может составить достойную партию княжне Камушевской. Юзеф оскорбился и решил доказать, что я ошибаюсь. Глупец. Олег ответил ему примерно то же, и на этом бы дело закончилось, если б Юзеф не стал болтать о неземной любви и препятствиях, которые Олег этой любви чинит. Чушь несусветная, не было никакой такой любви, мне просто было приятно общество пана Охимчика, а он принял вежливое обращение, как некий намек. Скажите, зачем я все это вам рассказываю?

— Порой молчание угнетает.

Наталья улыбнулась.

— Вероятно, вы правы, мне нужно выговориться, тогда станет легче. Олег разозлился неимоверно. Случилась драка и… Дальше вы, наверное, знаете. Юзеф пробовал пожаловаться на Олега в полицию, но из этого ничего не получилось.

— Что, в общем-то, логично. — Аполлон Бенедиктович явно представил себе смущение Федора, оказавшегося меж двух огней, с одной стороны князь Камушевский, богатый, родовитый и ко всему известный своим буйным нравом, с другой некий уездный доктор, пускай и пострадавший, но, тем не менее, не имеющий ни единого шанса выиграть судебное дело.

— Юзеф плохо поступил, когда начал распространять слухи, будто Олег держит меня в черном теле. Это неправда. У Камушевских просто характер такой… неуемный. Они сперва делают, а после раскаиваются, прощения просят.

— И Олег просил?

— Просил. На коленях просил, не перед Юзефом, конечно, передо мной. За то, что из-за его буйного нрава меня в округе стали считать сумасшедшей. Но я ведь не безумна?

— Конечно, нет, Господь с вами, Наталья Александровна. — Сама мысль о том, что эту женщину, хрупкую, нежную, беззащитную обговаривали какие-то… мещане — другого слова Аполлон Бенедиктович не сумел подобрать — приводила в бешенство.

— Даже Элиза приезжала, представляете? Вроде бы в гости, а я по глазам видела, что ей любопытно, все вынюхивала и вынюхивала, интересно ей было! Извините.

— Вы не любите Элизу?

— Не люблю. Она глупа и завистлива. А еще жадная очень, все считала деньги, причем не свои, а наши, Олег купит мне что-нибудь, а Элиза уже тут как тут, все интересно, где ткани брали, по чем, у кого шитье заказывали… Хозяйкой себя видела, вот и экономить пыталась. На мне.

— А вы?

— Терпела, что еще мне оставалось делать. Николя тоже ее на дух не переносил, впрочем, Элизу даже лошади, кажется, и то не любили. Она и верхом-то никогда не ездила, боялась. Что мне делать?

— Ждать.

— Ждать… — Она задумчиво провела кончиками пальцев по губам. — Ждать… Я всю жизнь чего-то жду…

Аполлон Бенедиктович поднялся. Этак и целый день можно провести за разговорами, оно, конечно, приятно, но дело не терпит отлагательств. Ежели Николай Камушевский неповинен в убийстве, то нужно искать доказательства его невиновности и как можно скорее.

— Вы уезжаете? — Наталья Камушевская смотрела со страхом и надеждой. — Вы уезжаете, чтобы найти оборотня?

— Да. То есть, не совсем.

Она кивнула.

— Но вы же вернетесь? Пожалуйста… Мне… Мне страшно оставаться здесь одной.

— Мое присутствие в доме… способно нанести урон вашей репутации.

— Глупости. Неужели вы так ничего и не поняли? У меня нет репутации. Я — блаженная, за которой нужно присматривать. И никто не удивится, если… Пожалуйста, возвращайтесь, лучше вы, чем Юзеф. Я боюсь его. Я боюсь оставаться здесь. Пожалуйста!

— Я вернусь, обещаю.

— Спасибо.

Ее робкая улыбка была достаточной наградой за все грядущие неприятности. Аполлон Бенедиктович очень надеялся, что госпожа Камушевская не заметила, какое впечатление производит на своего гостя. Ему было стыдно за свою внезапно открывшуюся слабость. Это ж надо было прожить спокойно почти полвека, чтобы теперь, на старости лет, влюбится.

Хотя, может быть, это и не любовь вовсе, а наваждение. Куда ему любить-то, поздно уже.

С этими нелегкими мыслями Аполлон Бенедиктович вышел из дома. Пора нанести визит пану Охимчику, предполагаемому жениху и предполагаемому оборотню, очень уж Палевичу не понравилось сие внезапное подтверждение давней легенды. Чересчур уж откровенно, чересчур прямо, чересчур, в конце концов, гладко.

Доминика

Мой мир рухнул давно — шесть лет тому назад, а сейчас рассыпались в прах и его остатки, жалкие руины моих воспоминаний. Тимур смотрит с сочувствием, а мне его сочувствие не нужно, мне оно как дополнительный упрек, дескать, он понимает, да что он может понять? Когда умирают боги, тяжело приходится тем, кто в них верил.

Сколько во мне пафоса, однако. Да, Лара была наркоманкой, да она кололась и тащилась от укола, да она жила от дозы до дозы, но она же не переставала при этом быть моей Ларой! Покачнувшийся мир вернулся на место. Моя