– Поймете через пару минут, – ответил бесплотный голос.

Он услышал, как Морин села в кресло.

Ночь была безлунная, светили только звезды. Но постепенно Рэндолл понял, что девушка имела в виду. Когда над горами взошли Плеяды, он не узнал их: созвездие сияло ослепительно-ярко. Пылал Млечный Путь, и в то же время Харви не мог разглядеть чашку в собственной руке!

– Некоторые горожане никогда такого не видели, – произнесла Морин.

– Вы правы. Спасибо.

– Могло быть облачно. Мое могущество не безгранично.

– Если б нам удалось… – проговорил Харви и оборвал себя на полуслове.

– Нет, не так, – продолжал он. – Если б мы могли показать это всем, кто голосует… Не карту звездного неба, ее-то можно увидеть когда угодно – остановись у любого газетного киоска. Ну, поглазеешь на снимки созвездий, на рисунки черных дыр и всякие системы – и что? Нужно возить избирателей сюда по дюжине и устраивать им экскурсии. Тогда они поймут. Вот оно все… Настоящее. Только протяни руку.

А руку протянула Морин. Ее пальцы легли на его ладонь. (Она видела в темноте гораздо лучше, чем он.)

Он даже слегка испугался.

– Не получится, – произнесла она. – Иначе окажется, что главной поддержкой НАСА станут фермеры.

– Но если человек никогда не видел ничего подобного… понимаете… Нет, вы, вероятно, правы. – Он остро сознавал, что они по-прежнему держатся за руки.

Здесь надо остановиться, дальше нельзя.

– А как вы относитесь к межгалактическим империям?

Вот и безвредная тема.

– Не знаю. Расскажите мне о них.

Харви наклонился ближе, чтобы она могла проследить, куда указывает его рука. Там, где сгущался и ярко сиял Млечный Путь, в созвездии Стрельца, пролегала ось Галактики.

– Вот где происходит главное, почти во всех древних империях. Звезды на том участке гораздо ближе одна к другой. Трантор и миры Хаба… Хотя жить там – рискованное дело. Некоторые солнечные ядра уже взорвались. Просто волна радиации еще не докатилась до нас.

– Но разве мы не держим руку на пульсе?

– Конечно. Но потом выяснится, что на Земле вспыхнула ядерная война.

– Может, мне не следует спрашивать, но откуда вам все это известно?

– Читал научно-фантастические журналы. Лет до двадцати, когда стало не хватать времени. Понимаете, империи с главной столицей на какой-нибудь планете обязательно обычно невелики… но даже маленький осколок такой империи состоит из ста миллиардов солнц. А владения громадных размеров – меньше одного рукава Галактики. – Он запнулся.

Небо просто сияло! Харви чуть ли не наяву видел боевые корабли Мула, выплывающие из созвездия Стрельца.

– Мне кажется, что это правда!

Она засмеялась. Теперь он видел ее лицо – бледное, смутно различимое.

Он пересел на широкий подлокотник ее кресла и поцеловал Морин. Она подвинулась, и он примостился рядом с ней. Кресло – хотя и впритирку – вместило их обоих.

Безопасной темы для разговоров нет.

Был миг, когда он мог отстраниться. Мысль, остановившая его, мешающая: завтра… та-дам! Я снова буду мистером Рэндоллом.

В доме тоже царили кромешная тьма. Держа Харви за руку, Морин отвела его в спальню, на ощупь и по памяти. Они раздели друг друга. Их одежда, упавшая на пол, могла бы выпасть и за границы Вселенной.

Кожа ее была теплой, почти горячей. На мгновение ему захотелось увидеть ее лицо, но лишь на мгновение.

Когда он проснулся, в спальне властвовал серый рассвет. Спина замерзла. Они лежали, тесно обнявшись, на застеленной постели. Она спала спокойно, слабо улыбаясь.

Он продрог. Морин, наверное, тоже. Нужно ли будить ее? Голова плохо соображала, но Харви нашел лучший выход. Он осторожно разжал объятия. Ее дыхание оставалось ровным. Он подошел ко второй кровати, содрал покрывало и, вернувшись обратно, укрыл Морин. Затем – отчетливо понимая, что сейчас опять заберется к ней, – неподвижно застыл и простоял так почти минуту.

Она – не его жена.

– Та-дам! – тихо произнес Рэндолл.

Стараясь ничего не упустить, он сгреб в охапку свою одежду. Прошлепал в гостиную. Он начинал дрожать. Первая дверь, которую он открыл, вела еще в одну спальню. Он кинул одежду на кресло и поплелся к кровати…

Она не погибла, но стала другой. Агония кометы великолепна. Ее изодранное тело рассеивалось в пространстве на миллионы миль, шлейф странных химикалий летел назад, к кометному гало, несомый ветром отраженного света. Возможно, немногие молекулы осядут на ледяной поверхности других комет.

Ослепительный свет Солнца укрывал ее от телескопов Земли. И ее точную орбиту пока не удалось рассчитать.

Сверкал, отражая солнечный свет, ее хвост, но еще ярче пылала голова. Некоторые химические соединения, даже хорошо перемешанные, при температурах, близких к абсолютному нулю, не вступают в реакцию. Но стоит их подогреть, и они возгораются.

Ее ядро бурлит и трансформируется.

С каждый днем ее голова уменьшается. Здесь из покрывающей поверхность смеси льда и пыли выделяется, вскипая, аммиак. Водород давным-давно улетучился. Масса кометы уменьшается, а плотность растет. Скоро от нее ничего не останется, кроме каменной пыли, сцементированной водяным льдом. Там каменная глыба величиной с холм перекрывает газовую раковину, с каждым часом разогревающуюся все сильнее, пока что-то не уступает.

Газ вырывается наружу. Гигантская глыбина, кувыркаясь, медленно отделяется и отплывает. Орбита кометы Хамнера – Брауна едва заметно изменилась.

Здесь, на верхушке гигантского распадающегося тотемного столба, на его крохотной вершине лежал на спине Деланти. На его лице то вспыхивала, то гасла улыбка. Но голос Рика, тщательно и четко выговаривающий слова, ничем этого не выдавал. Он звучал точь-в-точь, как и голос Джонни. А сам Бейкер слегка хмурился с видом человека, занятого скрупулезной работой.

– Включить бортовые источники питания.

– Проверка бортовых источников питания. Все штатно.

– Осталось пятнадцать минут до отсчета.

Когда бы Джонни ни взглянул на Рика, его уголки губ тоже трогала улыбка. Но Бейкер уже летал в космос. Он мог позволить себе некоторое высокомерие. Осталось пятнадцать минут, и никаких глюков. Между прочим, одно перечисление неисправностей, которые могли бы стопорнуть запуск «Аполлона», заняло бы у человека целую жизнь… причем без остатка!