– Бессилие. Забвение ждет каждую тварь земную, что человека, что бога. Дети твоих ровесников, может, еще застанут своих дедов и бабок при жизни, правнуки, возможно, услышат их имена, но праправнуки даже ведать про этих людей не будут, и время сотрет все, что было, ровно так, как вода смывает следы с прибрежного песка. И прорастет утром новая жизнь, чтобы, прожив день, тоже уйти за перевал и раствориться в вечерних сумерках. А вот бессилие, карающее тех, кто когда-то мог поворачивать реки вспять, разрушать горы и обрекать на смерть народы… Дороже этой платы нет. Но даже такое существование для меня лучше, чем то, что было до твоего появления.

Хорошо сказано. Нет, серьезно. Немного пафосно, метафоры местами так себе, но по смыслу очень верно. Я, если честно, про своего прадеда вообще ничего не знаю, кроме того, что он был. И это, конечно, плохо. Даже в нашей стране, где быть «Иваном, родства не помнящим» не сильно и зазорно. Революция, несколько войн и Большой Террор тридцатых изрядно проредили российское народонаселение, но все же, все же…

– Ты не нашел отродье Кащея? – тем временем требовательно спросила Морана.

– Не-а, – помотал головой я. – Сбежало оно из страны. В Европы подалось, поближе к устрицам и круассанам. И, по слухам, раньше следующей весны его ждать в наших закатных пределах даже не следует. Что для меня, к слову, очень даже хорошо.

– В чем же здесь твоя выгода? – сжала белоснежными руками подлокотники своего трона богиня.

– Так мне ему противопоставить нечего, – не стал скрывать очевидного я. – Этот поганец меня в лепешку раскатает и не вспотеет, а мне останется только просить его о пощаде. Ведьмак-то я ведьмак, только вот пока дальше варки зелий и общения с мертвыми я не продвинулся. У меня из оружия только нож, и все.

– Ты ленив, – произнесла богиня.

Я сначала подумал, что это она меня укоряет, но потом по ее взгляду сообразил, что дело обстоит совсем не так. Это она мне вопрос задала.

Как все-таки тяжело общаться с собеседником, разговаривающим в стиле «робот».

– Нет, трудолюбив, – я погладил себя по голове. – И очень усидчив. Но чтобы чему-то научиться, надо как минимум знать, чему именно. У меня наставника нет, и в книге моей приемов самообороны не описано, одни рецепты зелий. Вот и промышляю тем, что есть. А когда колдун заявится, сам в Европу свалю, куда подальше от него. Рокировочку сделаю.

Ну и что ты мне теперь скажешь? Слово «рокировка» тебе неизвестно, это понятно. Но вот все остальное!

– Ты глуп, – тяжело молвила богиня.

Интересно, а это снова вопрос? Или констатация факта?

– Ты Ходящий близ Смерти, ведьмак, – продолжила Морана. – Мертвые – твое все. Ты их видишь, ты их слышишь, и ты им нужен, потому что можешь дать то, что они хотят более всего – вечный покой. Так заставь их служить себе, чего проще? Живые могут предать тебя, продать, обмануть, убить. Мертвые этого не сделают никогда, потому что тогда лишатся последнего шанса обрести искомое. Они могут пройти туда, куда никому нет хода, услышать и увидеть то, что скрыто от всех, убить того, к кому никак не подобраться. И никогда не выдадут своего хозяина.

Значит, все-таки это утверждение.

– Не хотелось бы, – выслушав ее и вздохнув, произнес я. – Так-то оно так, но… Есть в этом что-то неправильное.

Не скажу, что это не приходило мне в голову. Приходило, разумеется. И души неприкаянные я время от времени встречаю в городе. Особенно их много в метро. Не знаю почему, но полагаю, оттого что там полно народу, и у мертвых создается иллюзия, что они все еще живы. Они бродят по перронам станций, сидят и стоят в вагонах, бегут вслед за горожанами по переходам, в общем вовсю имитируют собственное существование. Захомутать одного из них дело очень несложное, но всякий раз что-то меня останавливало. Некое ощущение, что я стою на незримой границе, которую лучше не переступать.

Своим ощущениям я и раньше доверял, а теперь стал к ним прислушиваться вдвойне.

– Ты глуп, – повторила Морана. – Ты стал ведьмаком, но все еще остаешься человеком. Если не поумнеешь, то скоро умрешь. Но будь по-твоему, я не могу тебе приказать делать то, что тебе не хочется. Не хочешь так – пусть. Я подарю тебе другой путь обрести желаемое. Видишь мой терем?

Она махнула рукой, показывая на полупризрачное строение справа, то, которого раньше не было.

– Вижу, – подтвердил я. – Правда, какой-то он ненастоящий на вид.

– Почему ненастоящий? – опешила богиня, да так, что я даже уловил вопросительную суть ее слов. – Это мой дом. Но мне в него покуда хода нет. И тебе тоже. Он просыпается, как и все вокруг меня, но это небыстрое дело.

Следом за этим она выдержала мхатовскую паузу, сверля меня взглядом и ожидая какой-то реакции.

– И? – поняв, что без моей реплики она не продолжит, спросил у богини я.

– В тереме есть комната, в комнате той стоит ларь дубовый, в ларе лежат книги, – монотонно проговорила Морана. – Верхняя из книг писана мной собственноручно для мужа моего бывшего, Кащея. Всей мудрости, что была у меня и моих сородичей, открыть я ему не могла, не должно человеку знать всё обо всем, а особенно о том, что только для богов назначено. Но что поведать можно было – поведала, на свою голову. Если ты ту книгу получишь, то тоже многое познаешь. Всё не сможешь, Кащей был куда смекалистей тебя, но – многое. И на свой вопрос ответ ты там точно найдешь.

– Действительно? – оживился я. – Так давайте я туда метнусь, да и возьму сию книгу. На каком этаже комната с ларем?

– А, может, и не очень многое поймешь, – заметила Морана. – Больно ты невнимателен. Сказала же – нет в него хода ни мне, ни, тем более, тебе. Это мой терем, и чужим в него не войти, даже если двери нараспашку открылись прямо сейчас. Будь ты моим слугой – тогда да. Но ты же от служения отказался? Отказался.

Вон куда забрасывает невод, снова про службу завела беседу. Шиш тебе, родимая, и траву морскую, йодом пахнущую. В курсе я, чем работа на тебя заканчивается. Правда, говорить такое в открытую все-таки не стоит.

– Не то чтобы прямо вот отказался, – заюлил я. – Думаю пока.

– Думай, – равнодушно сказала Морана. – Твое право. Ну а книгу… Я бы тебе ее отдала, поверь, кабы терем снова стал моим домом. Только он все еще спит, и сон его глубок. Но это дело поправимое, можно события поторопить, было бы желание.

– Желание есть, – немедленно заверил ее я, отлично понимая, что за этим последует некое условие, которое меня, вероятнее всего, не порадует.

Но выслушать-то его надо?

И еще – на этот раз ощущение нереальности происходящего было куда сильнее, чем в прошлый раз. Тогда я точно знал, что сплю, но эффект присутствия был почти стопроцентный. Сегодня же все было с точностью до наоборот – я не был уверен, что уснул, но при этом осознания реальности не было совершенно. Более всего это напоминало детство, когда между сном и явью существовало некое третье состояние, в котором голоса родителей звучали громче и резче чем обычно, но при этом слова, которые они произносили, ты уже не различал.