Наконец она призналась! Накал ее страсти отозвался в самых моих костях. Она была словно гора, высящаяся надо всем и останавливающая любое движение. Теперь мы могли обсудить, чего она жаждет и что может.

— Даже ваш отец не позволял таких вольностей, — ответил я. — Чтобы править, вам нужен согласный партнер. Нынче вы перед шахом, который помешал вам и наказал вас.

Пери вскочила, ее темное платье взлетело так, словно хотело спастись от ее ярости.

— Ты намекаешь, будто я что-то сделала неправильно? Да как ты смеешь!

Я стоял на своем.

— Я сын благородного человека, — спокойно ответил я. — И потому считаю, что служил вам верно. Я почитаю вашу царскую кровь каждой каплей своей крови, но, царевна, когда я вижу вас на пути к гибели, то говорю об этом. Никогда я не буду подобен псу, выказывающему преданность лишь в ожидании объедков, даже если вы уволите меня от службы вам, — никогда! Ибо я лучше скажу вам правду ценой моих потерь, чем предам вас ложной угодливостью. Так я поклялся вашему отцу, и так я буду поступать всегда.

Кровь стучала в моих висках, но я не отрывал от нее взгляда.

— Ты из тех, кто легко ныряет в океан слов, — сердито возразила она. — Что ты предлагаешь?

— Как ваш визирь, я сделаю все, что могу, дабы утишить бурю, — сказал я, — но это невозможно, если вы и дальше будете дразнить шаха.

Она снова уселась, разгладила платье вокруг себя.

— Я желаю, чтоб ты был осведомленнее в моих планах, — нехотя согласилась она, — и все же я не обещаю каждый раз следовать твоему совету.

По ее нахмуренным бровям я видел, что больше она ни на какие уступки не пойдет.

— Согласен.

— Ну а теперь ты согласен стать исполняющим обязанности моего визиря?

— Принимаю эту величайшую в моей жизни честь, — ответил я. Сердце мое взлетало, как у воина, готового умереть за предводителя. — Я клянусь вечно окружать изумруд вашего доверия золотом моей верности.

— Это лучше любого брака, о каком доводилось слышать! — сказала она, и в голосе ее звучала дразнящая нотка. — Но я полагаю, что это такая фигура речи.

— Конечно же.

— В таком случае я согласна.

Глаза Пери, чуть повлажневшие, отыскали мои. Я чувствовал себя так, словно заключал договор, связывающий нас навеки.

Пери позвала Азар-хатун и приказала ей что-то принести. Та вернулась со свертком, обернутым шелком, и вручила его мне. Внутри был кинжал в черных кожаных ножнах. Грозную сталь клинка покрывали защитные слова Корана, насеченные в золоте рукой мастера.

— Да сохранит он тебя от беды, — сказала Пери, и голос ее был нежен, как никогда прежде.

Там же я и пристегнул оружие к своему поясу:

— Я буду носить его всегда.

На следующий день мы узнали, что Исмаил без особого шума женился на двух женщинах. Одна из них — остаджлу, что означало прощение всему племени и возвращение многих его мужей в круг приближенных, кроме тех, кто казнен или заключен в тюрьму. Вторая была полной неожиданностью: дочь хана Шамхал-черкеса, Куденет-черкес, выросшая вдалеке от двора.

Пери была в ярости. Она вызвала дядю, и он пришел, когда стемнело, словно вор. Пери велела мне сесть в уголок одной из ее внутренних комнат и скрытно наблюдать за встречей, чтоб я мог запомнить в точности его слова и убедиться, что он говорит правду. Я подозревал, что она собирается его как следует отчитать, но избавит от унижения вытерпеть это при слуге.

Когда Шамхал вошел в малую комнату, он словно занял ее целиком — его мускулистые ручищи и грудь задевали стены.

— Салам, дочь сестры моей! — гулко произнес он, усаживаясь на подушку напротив. — Рад видеть, что ты прекрасна, как луна. Что за срочность?

— Тебе уже лучше, дорогой дядя? — сладко поинтересовалась Пери.

— Лучше?

— Ну ты же болел, помнишь?

Он помедлил.

— Ах да, конечно! Я теперь здоров.

— Приятно слышать. Я так давно тебя не видела из-за твоего недомогания… А теперь узнала, что твоя дочь стала одной из новых жен шаха! Какая честь!

Шамхал пристально взглянул на нее:

— Ну да.

— Я слышала, шах пригласил тебя приходить к нему каждый день.

— Кто тебе сказал?

Пери улыбнулась, довольная точностью сведений:

— Короче, шах решил, что тебя лучше обласкать, а меня тем временем наказать. Но почему? Разве мы не одной крови?

— Одной.

— Что же тогда?

— Думаю, это судьба.

— Дядя, — жестко сказала Пери, — шах не женится на дочери человека и не привязывает его к линии царской крови навечно, если только человек не оказал ему большую услугу или не пообещал ее оказать.

Наступило долгое молчание. Шамхал выглядел багровым и взмокшим рядом со своей ледяной племянницей. В маленькой комнатке ей легко было пересчитать все капли пота, выступившие на его лбу у края тюрбана.

— Кто-то навредил мне в глазах шаха. Видя твой недавний успех, я не могу не поинтересоваться, ценой ли ему все мои трудности?

Шамхал расхохотался:

— Конечно нет! Тебе удается самой создавать себе трудности.

— Какие же?

— А ты не поняла, что нынешний шах не позволяет заносчивого поведения? С мятежом ты, может, и права, но повела себя как дура.

Пери была уязвлена, а я втайне порадовался. Дяде можно было говорить с нею так, как мне было нельзя.

— И как ты рассчитываешь теперь его завоевать?

— Не знаю, — горестно ответила она. — Вот сейчас ответь мне на мой вопрос: что ты сделал для Исмаила?

— Решил с Хайдаром, помнишь?

— Другие тоже помогали одолеть его, но теперь умалились.

— Я делаю то, что он просит.

Пери наклонилась к нему всем своим стройным телом:

— Ты говорил обо мне с ним?

— Нет.

— Почему нет?

— Слишком опасно.

— Все это время ты думаешь только о своем собственном успехе!

— Разумеется, нет, — ответил Шамхал, устраивая ноги поудобнее под полами халата. — Не забывай, что я представляю тысячи черкесов. Если ко мне благосклонны при дворе, всему нашему народу лучше. Мы не можем этого упускать.

Пери ответила понимающим взглядом:

— А ты сам станешь очень богат.

— И это тоже. Помни, черкесы стали силой при дворе только тридцать лет назад. Мы пока не получали ни земель, ни золота, которыми шах дарил кызылбашей. Черкесам нужен человек, продвигающий их интересы.