Казалось ему, что розетка есть, а значит и финики рядом. Финики? Да, Шуга, это они. Сладкие и лежат ровно, это старуха их положила в ту ночь. В какую ночь? В ночь, когда смерть к тебе повернулась лицом! Остановись, что за глупость. Сахарный отрубил сгоряча хвост форели. «Я ухожу», – говорит он себе и, превращенный в нежность воспоминаниями, прячется в Бристоле, едва завернув от кассы, пропадая все больше с данных страниц, в движении революционирует, едва чувствуя чей-то пьяненький диалог:

– Волчий? – бормотал напившейся Опер. – Волчий… Я тебе что скажу… Какое дело? Узнаешь… Да, я пьян, по-сахарному пьян, и теперь редкое горит во мне самолюбие…

Растерзанная дьяволом и богом, прогневанная на все чья-то любимая земля. «Разве я мало отдаю тебе? – обратится она к недовольному человеку. – Дьявол и Бог – это целое состояние». Однажды точеный Мистер с узенькой чистой улицы, что ведет к площади его родного спокойного города, совершенно точно мне так и сказал: «Я над своими противоречиями не плачу, я их приручаю друг к другу. Чтобы потом возгордиться не только ими, но и своей хорошо проделанной работой. В противном случае традиций не хватит для усмирения своих проблемных желаний», – понимая, что со своего берега чужое движение всегда смотрится с завистью, в то время когда на твоем берегу никакой жизни толком и нет. Глубина неба и ночь, как краткая остановка некого общественного механизма. Но вдумайся в то, что я тебе напишу. «Это история редкого, философичного, фантастического пространства, и здесь возможность, как подарок любви. Не смей отрицать ее законные жертвы, которые ты сам же приносишь собою, забирая взамен нечто то, что тебе отдается».

Лишь раз в столетие идет особенный дождь, не похожий на общее представление дождей, но каждый год в противовес тому редкому магическому явлению расцветает яркий бьющий оранжевым цветом куст алоэ. Так переходит из века в век вселенское волшебство, полное тайн и природных решений, заведомо охваченных космическим наблюдением, чтобы не поскупиться над расчетами сущего. Только ищи свой заветный алмаз, либо выкатывай апельсиновые деревья, в глиняных кадках, каждое лето своей пролетающей жизни, и сделай все, чтобы на этот сезон все стены дома твоего заросли небесного цвета глициниями. Твое сердце празднует день, когда там, где о тебе ничего не известно, человек с коричневыми ладонями зачерпывает спящие мягкие зернышки плода какао. И у человека с коричневыми ладонями в сердце тоже есть свое особенное ощущение, когда ты берешь готовую плитку шоколада, чашку, блюдце, чай, чтобы не разочаровываться в своем, как тебе кажется, обыкновенном дне. Или же от бесполезной привычки повторяешь обычное действие, добавляя шоколадную крошку в молоко от счастливой коровы. «Шоколад!», – произносит весьма предушевно разменявший скрытный десяток лет человек, что имеет два пальца с чертой не слабого лидера.

– Так вы тот самый член? – прервал незнакомый голос мысли, что приходили к нему из космоса. – О, Боже и вправду член! Что тот, самый? Настоящий? Вечно опаздывающий на свое бессмысленное терпеливое заседание? Так вы, наверное, помните, голубчик, то жаркое лето в Сорренто? Сейчас припомню… точно, вы зарегистрировали свое странное предприятие на территории Сейшельских островов, открыв новый счет своей жизни. Мои следующие соображения? А уж после получения вида на жительства сроком на пять лет вы отправились в Италию на берега загадочного Сорренто, где обмочили свои волосатые ноги. Ваш отель располагался в старинном парке, в особняке шестнадцатого века. Помните, как вы заказали ровно десять самодельных шоколадных конфеток с вишневым сиропом, и весь вечер бросали в мраморный камин списки пропавших людей? Скажите, вот именно тогда вы догадались о своей печени? Когда отправились на рыночную площадь, чтобы поужинать свежими морскими гребешками. Я всегда спрашивал себя, к чему морские гребешки? Ну, где же мать их осетрина со слезой?! Вот если бы я бывал на вашем месте, употреблял бы только это, минуя всякого рода кокаиновые закуски.

– Простите, вы кто?

– Вы подцепили меня возле святилища Кхаджурахо! До сих пор не понимаю, как вас туда затащило? Я ваши три семерки, друг. Вот в Риме в музее Витториано уже вовсю выставляют Модильяни, а я здесь с вами время теряю, разбираюсь с вашими долгами, роюсь в ваших грязных штанах. Мой бедный друг, хотите больше? Вы, господин Соболь, входите в совет одного весьма успешного предприятия. И знайте, я здесь не случайно.

Десять из десяти – это редкостное совпаденье. Господин Соболь так любил дома в стиле Френка Гэри, что следил за подобным почти каждую минуту. Удивительно, но он также имел несколько залов, где хранилось более двух сотен макетов на данную тему. А еще шоколад его страсть, будто контраст в каждом деле. Это, наверное, и есть все тот недостаток счастливого детства, что так просится в привычку, в то время редко хватало на четыре карамельные конфеты. Теперь он стоял во внутреннем дворе своего жилища, одетый практически ни во что и смутно глядел в неизвестного ему гостя. Интересно, что при данном недоразумении он ничуть не обозлился, внутри было все так спокойно, что он начал резко сомневаться в своем рассудке.

– Знаете, мне нравится ваша черта – признавать овощи только со своей грядки. Сам себе дистрибьютор. Да вы не спешите. Вам уже некуда, ягоды, господин Соболь, были поданы вам со смертельным секретом. Совершенно случайно соприкоснулись с маленькой медной баночкой, а та очень долго хранилась на сгоревшем китайском складе. Так что назавтра вас ждет смертельное отравление.

Господин Соболь любил подумать вот так: «И чего ей стоит раздвинуть? Ей-богу, не понимаю». Любил разводить тенденции – открывая новые маршруты, и страстно экономил на бессмыслии. Терпеть не мог плоские ягодицы, свинячьи брыльца и всячески прибегал к закону леверидж. Человек, умеющий действовать «удивительно», наполнял годы многих людей новыми смыслами и был всегда готов к общению без существа. И действительно, без всяких проблем владел понятием хорошей жизни, желая для своей больше ответственности, и никогда ни при каких обстоятельствах не смел думать о политике. Это было крайнее сочетание личности плюс особенная специализация, что умело трансформирует всякую правду в секреты. Господин Соболь ослабил шелковую ткань, что обматывала его бедра. «Бабочка в снегу» – так звалась история, изображенная на его синем шелке, он посмотрел на Карла в плесени и захотел выпить воды, вспоминая кусочки любимого соленого сыра. Кажется, что он подозревал, кто есть перед ним. Соболь всегда знал: «чтобы узнать истину о человеке, нужно очень долго вслушиваться в его разговоры». Именно поэтому никогда не жалел денег на излишнее прослушивание собеседников. Глиняная фреска в кухне внезапно растаяла. Господин не впал в удивленье, он многое знал о влиянии температуры, а главное, ведал все об ее источниках.

«Если меня навестил дьявол, значит так угодно Богу», – подумал абсолютный самолюб, к чему-то заранее приготовившись.

– Такой серьезный человек, а коллекционирует Ню. Однако, вещи с душой, интересно посмотреть на спальню хозяйки. Я думаю, что буду весьма точен, если предположу, что там есть три окна. Ну а вы как думаете, кто я? – невольно перевел гость, искажаясь в улыбке.

– Не знаю. Известный сценарист? – господин Соболь затмил своим предположением верткого демона.