Бывшие тушинцы приветствовали Матюшку как долгожданного спасителя. Матюшка без устали рассказывал всем вокруг невероятную историю своего четвертого воскрешения. Недруги из бояр пытались его зарезать в Угличе, но он избежал смерти. Его изрубили и сожгли в Москве восставшие стрельцы, но и тогда он восстал из мертвых. Его обезглавили в Калуге, и опять — он жив и невредим.

Слух об истинном «царевиче Дмитрии» разлетелся во все стороны. В Ивангород потянулись дворяне и смерды, желая своими глазами увидеть воскресшего сына Ивана Грозного.

Между тем шведы осадили Псков. Простояв пять недель под городом, шведы не добились успеха и ушли к Новгороду. За этой бедой нагрянула другая напасть. Псков принялись осаждать польско-литовские отряды Лисовского. Псковичи обратились за помощью к земским воеводам, осаждающим поляков в Москве. Совет всей земли откликнулся на это обращение. К Пскову выступила земская рать во главе с воеводами Никитой Вельяминовым и Иваном Хованским.

Известие о появлении «царевича Дмитрия» в новгородских землях дошло и до ополченцев, стоящих под Москвой. Весть эта казалась слишком невероятной. Среди казаков было немало тех, кто своими глазами видел отрубленную голову Тушинского вора. И все же легковерные люди, коих было большинство, склонялись к тому, чтобы признать Матюшку Веревкина истинным государем. В конце концов в Псков было отправлено большое посольство от Земской думы и вождей ополчения, чтобы разобраться во всем на месте.

К моменту приезда земских послов псковские черные люди уже пригласили Матюшку Веревкина к себе, присягнув ему на верность. Подчиняясь общему порыву, приняли участие в присяге и земские воеводы Вельяминов и Хованский, отразившие натиск Лисовского. Матюшка Веревкин устроил посланцам Земской думы торжественную встречу, нарядившись в царское платье. Допущенные к руке «государя» тушинские казаки воочию убедились, что перед ними самозванец, нисколько не похожий на Тушинского вора. Однако никто из них не осмелился сказать это вслух, видя, с каким почтением прислуживают самозванцу псковичи и воеводы Хованский и Вельяминов. Под нажимом псковичей послы отправили в Земскую думу грамоту с подтверждением истинности «царевича Дмитрия».

Грамота полномочных послов земского войска вызвала смятение и радость в станах ополченцев и казаков. Простой народ и казаки охотно поверили тому, чему хотелось верить. Споры о возможном претенденте на московский трон приводили к острым разногласиям среди земских воевод и простых ратников. Все самые родовитые бояре, имеющие право на трон, сидели в осаде вместе с войском Гонсевского и не помышляли о переходе на сторону земского ополчения. Земский люд и казаки открыто заявляли, что все пособники Гонсевского из числа русской знати после освобождения Москвы от поляков будут лишены всех земельных угодий и всех прав на чины и звания, а кое-кто из них останется и без головы.

Совет всей земли постановил начать переговоры со шведским королем, дабы пригласить на московский трон его сына Густава-Адольфа. С этой целью к шведам, стоящим станом под Новгородом, выехал Василий Бутурлин, который был в дружеских отношениях со шведским военачальником Делагарди.

Такой расклад не устраивал простых ратников и казаков, которые через своих представителей в Совете всей земли прямо заявили: «Земля наша единомышленно хочет выбрать царя из прирожденных своих бояр, а из иных земель королевичей нам не надо!»

Последующие события развивались стихийно. Казачий круг, на котором присутствовало много московской бедноты, провозгласил государем псковского самозванца. Ни Трубецкой, ни Просовецкий, ни Заруцкий не осмелились воспротивиться воле казачьего войска, помня о печальной судьбе Ляпунова. Они вместе со всеми принесли присягу на имя «царевича Дмитрия». Тех дворян из окружения Трубецкого, кто не желал целовать крест «истинному государю», казаки приневолили к этому силой.

В земских полках, стоявших в отдалении от казацких таборов, присяга не удалась. Многие воеводы и ратники просто-напросто разошлись по своим городам, не желая идти на поводу у казачьей вольницы.

* * *

Среди тех, кто не пожелал присягать псковскому самозванцу, оказался и Степан Горбатов. Все происходящее в тот день на заснеженном поле между палаточными лагерями казаков показалось полковнику Горбатову какой-то дикой бессмыслицей. Невесть откуда свалившийся самозванец, известный в Новгороде как поповский сын Матюшка Веревкин, волею обезумевшей от радости толпы из казаков и посадских мужиков был провозглашен государем всея Руси!

Видя, что никто из земских воевод и казацких атаманов не смеет воспротивиться воле черного люда, Степан Горбатов решил действовать сам. Протолкавшись в середину гигантского круга, образованного многотысячным скопищем народа, он взобрался на возвышение, сооруженное из пустых пороховых бочек и снятых с петель дверей.

Поскольку все ораторы на этом народном собрании славили истинного «царевича Дмитрия», объявившегося в Пскове, и хулили бояр, засевших в Кремле, поэтому вооруженная толпа ожидала таких же слов и от полковника Горбатова. Однако зазвучавшая речь Горбатова разительно отличалась от славословий предыдущих говорунов.

— Чего вы так раздухарились, братцы? Чему вы все так радуетесь? — громко молвил Горбатов, обращаясь к казакам и простонародью. — Неужто и впрямь сошел с небес трижды убиенный царевич Дмитрий? Оказывается, как мало надо для чуда! Невесть кто является в Новгород и заявляет, что он есть спасшийся от смерти сын Ивана Грозного. Сначала этому проходимцу никто не верит, но проходит время, и люди вдруг начинают носить новоявленного самозванца на руках. Как понимать это всеобщее оглупение? Куда катится Русь-матушка и мы все вместе с ней, коли собравшийся здесь народ, отвергнув имовитых бояр, отдает царскую власть безвестному прощелыге! Одумайтесь, люди добрые! Образумьтесь, пока не поздно! Кого вы на шею себе сажаете? Очередного Гришку Отрепьева, истинно молвлю всем вам!..

Договорить Горбатову не дали, несколько пар сильных рук схватили его за длинные полы красного стрелецкого кафтана и бесцеремонно стащили с возвышения. Мигом вокруг полковника образовалось шумное сборище из рассерженных казаков, которые грубо пихали его кто в спину, кто в грудь. Горбатова окружали перекошенные злобой бородатые лица в мохнатых шапках, из-под которых выбивались длинные чубы. Неслись крики:

— Братцы, это изменник! Рубите его!

— Откель он взялся? Не иначе, кремлевский лазутчик!

— Станичники, нужно прищучить этого молодца!

— Верно! Врежьте-ка дубиной ему по башке, чтоб другим неповадно было.

Оказавшиеся поблизости казаки из куреней атамана Просовецкого заступились за Горбатова. Они попытались увести полковника в безопасное место, но у них на пути встали казаки из других куреней, которые потребовали, чтобы Горбатов немедля присягнул на верность царевичу Дмитрию. Горбатов отказался присягать, отвернувшись от креста, который ему совали под нос.

Тогда из толпы выступил какой-то есаул в белом нагольном полушубке и в черной шапке. Выкатив свои красные хмельные глаза, есаул рывком выхватил из-за кушака длинный пистоль и приставил к груди Горбатова.