Правда, мы знали, что непосредственная опасность нам не угрожает. Это убеждение основывалось на опыте. Мне не раз приходилось встречаться с индейцами на юге, но я знал, что и на севере их тактика та же. Ошибочно полагать, что краснокожие бросаются в бой очертя голову. Они переходят в наступление, только если уверены в победе. В остальных случаях они довольно осторожны, особенно при встрече с белыми трапперами и даже с путешественниками, вступающими на территорию прерий с востока.

Индейцы боятся длинного охотничьего ружья. Только когда не удается военная хитрость или положение становится безвыходным, краснокожий воин идет в открытую атаку. Даже надежда на добычу не соблазнит самого отважного из них приблизиться на расстояние ружейного выстрела, так как он по опыту знает, что это несет смерть.

По всей вероятности, индейцы напали на караван, чтобы ограбить его, и жертвами их были те несчастные, которые, будучи уверены в своей безопасности, отстали от него. Они пали все до единого после отчаянного сопротивления, о чем свидетельствовали лежавшие возле них на траве трупы индейцев. Хотя нападающие и одержали победу, они понесли большие потери, вот почему, бросаясь на нас, они издавали угрожающие крики. Но, несмотря на это, я не боялся, что они тотчас же атакуют наш холм или хотя бы приблизятся к нему. Наши ружья простреливали пространство вокруг него на пятьдесят ярдов, и первый переступивший эту черту вряд ли остался бы в живых.

– Целься точнее! – скомандовал я. – Стрелять только наверняка!

В меткости моих товарищей я был вполне уверен. Верный Глаз недаром получил это прозвище, а как стреляет молодой охотник, я видел сам. Лишь наш ирландец вызывал некоторое сомнение. Точности его прицела мешала излишняя горячность, но зато в его храбрости можно было не сомневаться.

Едва я отдал этот приказ, как появились скакавшие галопом индейцы. Их вопли стали еще яростнее. Чтобы услышать друг друга, нам приходилось кричать изо всех сил. Правда, много говорить не приходилось: время для разговоров кончилось, – пора было действовать. Лица, руки и обнаженные до пояса тела приближавшихся индейцев были устрашающе раскрашены. Все громче и громче слышался боевой клич «ха-улу-у-у». Индейцы размахивали оружием, колотили дубинками и копьями о свои обтянутые бизоньей кожей щиты, производя оглушающий шум.

Краснокожие находились уже в сотне ярдов от холма. На мгновение мы растерялись. Если они прямо кинутся в атаку, нас ждет гибель. Конечно, нам удалось бы убить первых нападающих, но ведь на каждого из нас приходилось по двадцати врагов. Мы понимали, что в рукопашной схватке сразу будем либо убиты, либо взяты в плен.

– Не стреляйте! – закричал я, видя, что мои товарищи целятся. – Погодите! Стрелять будем по двое, но еще не время. Ага! Я так и думал!

Как я и ожидал, исступленная толпа внезапно остановилась, и те, что находились впереди, так резко осадили коней, как будто перед ними разверзлась пропасть. Они сделали это вовремя: еще пять шагов – и по крайней мере двое из них были бы выбиты из седла. Мы с Верным Глазом наметили по жертве и условились о сигнале, чтобы выстрелить одновременно. Но индейцы заметили выглядывавшие из-за баррикады дула наших ружей, и этого оказалось достаточно. Верные своей обычной тактике, они не сделали больше ни шагу.

На мгновение вопли умолкли. Всадники, скакавшие сзади, подъехали к передним, и весь отряд столпился на расстоянии менее двухсот ярдов от холма. Индейцы о чем-то возбужденно переговаривались на незнакомом нам языке, но это уже не был прежний страшный боевой клич. По временам молодые воины, хвастаясь своей удалью, проносились галопом у самого подножия холма, размахивали оружием, стреляли из луков и угрожающе кричали. Однако все они благоразумно держались вне досягаемости наших ружей. Мы заметили, что у индейцев было около дюжины ружей и мушкетов, но, по-видимому, незаряженных. Несколько всадников спешились, чтобы их зарядить. Очевидно, индейцы собирались стрелять, но, глядя на то, как неуклюже они обращаются с огнестрельным оружием, мы поняли, что можем не опасаться пуль, так же как и не долетавших до нас стрел.

Несколько всадников – судя по их головным уборам из перьев, вожди, – отъехали в сторону и, по-видимому, совещались. Теперь мы могли как следует рассмотреть наших врагов. Они были так близко от нас, что даже без подзорной трубы я хорошо различал их лица. Я внимательно вглядывался в индейцев, пытаясь определить, к какому племени они принадлежат, опасаясь, не арапахо ли это, от которых белым нечего ждать пощады.

На одном из щитов я увидел изображение окровавленной руки. Страшное подозрение закралось мне в душу – я вспомнил рассказы трапперов об ужасном вожде арапахо, по прозвищу «Кровавая Рука». Внешность его подтверждала мои опасения. Это был высокий сгорбленный старик с лицом, изуродованным многочисленными шрамами, и со сверкающими, как угли, глубоко запавшими глазами. Все совпадало с описанием Кровавой Руки. Безусловно, это был он. Итак, на нас напали арапахо во главе с жестоким Кровавой Рукой.

В течение некоторого времени вожди продолжали совещаться, по-видимому, придумывая какую-то хитрость. Мы с трепетом ожидали результата их разговора. Я сказал моим товарищам, кто были, по моему мнению, наши враги, и предупредил их, что, если мое предположение правильно, нам нечего ждать пощады. Совещание вождей закончилось, и Кровавая Рука направился в нашу сторону. Отъехав на несколько шагов от остальных, вождь остановился. Он умышленно поднял вверх свой щит так, чтобы его выпуклость была обращена к нам, но не для защиты, а чтобы показать нам изображенную на нем эмблему. Кровавая Рука знал, какой ужас вселяло одно его имя!

Но гораздо страшнее было то, что он держал в другой руке. На конце длинного, высоко поднятого копья висело шесть только что снятых скальпов. Это явно были скальпы, принадлежавшие белым и снятые с убитых погонщиков или переселенцев, напрасно пытавшихся защитить фургон. Мы все, особенно я, смотрели на них с трепетом, боясь опознать эти жуткие трофеи.

И у меня вырвался вздох облегчения, когда среди них не оказалось того, который я так страшился увидеть.

– Говоришь по-кастильски? – крикнул вождь дикарей на ломаном испанском языке.

Я не удивился, услышав испанскую речь из уст индейца. Многие из них перенимают ее у мексиканских торговцев или у своих пленных.

– Да! Чего хочет от нас воин с кровавой рукой на щите?

– Бледнолицый, должно быть, чужой в этой стране, если задает такой вопрос! Чего хочет Кровавая Рука? Скальпы бледнолицых и их жизни!

Индеец произнес это торжествующим тоном и презрительно расхохотался. Очевидно, он считал свою кровожадную жестокость доблестью и гордился тем, что его имя вызывает ужас. Было совершенно очевидно, что вести с ними переговоры бесполезно.

Но, как известно, утопающий хватается за соломинку.

– Арапахо! Мы тебе не враги! Зачем тебе отнимать у нас жизнь? Мы мирные путешественники и не хотим ссориться с нашими краснокожими братьями!