Потом норны встали и вышли в проходную комнату. Девушка, разумеется, последовала за ними.

Я стояла неподалёку от двери, потому слышала оскорбления, сальные комментарии и унизительные приказы развлекающихся со скуки дворян.

Сжимая кулаки, я забилась в уголок, напоминая себе, чем карается оскорбление норна. А оскорбить хотелось.

По сравнению с той скотиной-Тадеушем виконт Сашер Ратмир альг Тиадей казался светлым духом.

— Чтоб тебя на том свете разодрали все демоны Тьмы! — услышав громкое «Не надо!», я разразилась проклятиями, жалея, что под рукой нет ничего, чем можно убить. А то бы, видит Шоан, вошла бы в соседнюю комнату и прикончила свиней.

Они измываются над ней, а никому и дела нет!

— Будьте прокляты до девятого колена! Чтоб вороны выклевали ваши глаза, а мародёры разграбили могилу! Чтобы вас изнутри съели черви! — гневные слова рвались из горла нескончаемым потоком.

Не выдержав, встала, выхватила из рук оторопевшего хыра не откупоренную бутылку и решительно направилась к двери.

Я не буду это слушать, я не стану этому потворствовать. Пусть убьют, но я помогу этой девушке. Да и для меня мучения рабства кончатся. Всё равно до повешенья не доживу, умру в руках квита. Может, он сжалится и первым же ударом сломает позвоночник. Или меня убьёт дружок Тадеуша.

Подойдя к двери, глубоко вздохнула, перехватила оружие поудобнее и потянулась к дверной ручке.

— Отдай, ненормальная, мне твой труп не нужен!

Бутылку у меня отобрали, ухватили за талию и оттащили подальше.

Я отчаянно впилась ногтями в хозяина, но он был сильнее. Сжав одной рукой оба моих запястья, другой дал пощёчину, отрезвляя мысли.

— Ну, пришла в себя? Не лезь не в своё дело. О себе думай, а не о других. По-хорошему, прямо здесь тебя надо наказать за преступные намерения, но не хочется. Дома поговорим. От себя больше не отпущу, а то опять что-то в голову взбредёт.

Я дёрнулась и сжала зубы от боли — так сильно хозяин стиснул запястья. А потом отпустил, оставив красные следы на коже.

— Все араргцы — сволочи! — в сердцах выкрикнула я. — Бессердечные жестокие твари, продавшие душу Тьме.

Норн сверкнул глазами и прошипел:

— Язык прикуси! Я серьёзно, Зеленоглазка, могу и ударить. Не вынуждай.

Я знала, что серьёзно, но та девушка… Я перестала слышать её причитания, и это пугало ещё больше.

Метнулась к поставленной на пол бутылке… и упала, растянувшись на полу.

Ушибленная лодыжка ныла, как и рука, которую я инстинктивно выставила вперёд. Надеюсь, не сломала.

Все смеются, потешаются надо мной, а мне горько.

Хозяин не помешал мне подняться, и я поняла, почему: Тадеуш с другом вышли.

Теперь я видела всхлипывающую, сидящую на полу полуголую торху с какими-то узорами на теле. Приглядевшись, поняла, что это написано углём имя владельца

Торопливо одевшись, девушка поплелась за хозяином: место торхи — у его ног.

Не говоря ни слова, мой норн приказал следовать за ним. Он был сердит, но, надо отдать должное, больше ни разу не ударил и не оскорбил.

Потом торх выгнали, и мы добрых три часа просидели в душном помещении. Скрасить наше ожидание старались хыры, среди которых было много мальчиков. Догадываюсь, зачем они во дворце…

Все чистые, причёсанные, но от меня не открылся страх в их глазах и следы косметики на лицах — замаскированные синяки, чтобы не смущали гостей. Их ведь тоже бьют… И не только — у взрослых рабов, непригодных для приятного времяпрепровождения, нередки шрамы.

Хыры обмахивали нас гигантскими веерами, приносили воду, некрепкое вино, фрукты и нехитрые закуски.

Разговоры велись, разумеется, о хозяевах и нелёгкой доле личной рабыни.

Не хотелось бы мне участвовать в тех оргиях, которые описывали девушки! Терпеть не могу пьяных мужчин, а целовать пьяного, прикасаться к нему… А ведь такие закрытые попойки в Гридоре — обычное дело, торха же обязана всюду следовать за своим хозяином, если он того пожелает.

— Меня даже в бордель брали, — рассказывала одна, — у жриц любви учиться.

Другая вспоминала, что хозяин иногда одалживал её друзьям. Третья ненавидела ночь за окровавленные простыни — её мучитель действовал, как зверь. Врача вызывал редко, только когда торха не могла самостоятельно встать. Зато с женой был мягок и предупредителен.

Разумеется, жизнь не всех торх была наполнена ужасами и болью. Я слышала рассказы о спокойной размеренной жизни в хозяйском доме, об удовольствии, которое можно испытывать с мужчиной, о детях, подарках, покупках на подаренные деньги.

У некоторых были даже собственные хыры. Они не желали возвращаться на родину — «Что я там забыла? Родные давно мёртвой считают, если сами живы. Там нищета, неустроенное будущее. Замуж выйдешь — не лучше, чем сейчас будет. Думаете, жён не бьют? Ещё как! И мужья, и их братья. А тут пальцем тебя никто, кроме норна не тронет. Если не дура, как любовница жить будешь».

— Меня хозяин устраивает, — возразила в ответ на обвинение норнов в повальной жестокости одна из торх. — В постели мужик хороший. Впрочем, нечасто к себе зовёт, а деньги даёт регулярно. Не бьёт, даже не оскорбляет. Я себе такие вещи купила, которых на свободе не видела. С госпожой общий язык нашли, вместе за покупками ходим. За детишками хозяйскими присматриваю, в школу мальчишек провожаю. Один день в неделю могу делать всё, что захочу. За пределы города свободно выпускают, если надобность есть. Единственное, что плохо, — любовника не заведёшь. Но, думаю, эту проблему я тоже решу.

Дверь распахнулась, прервав наш смех — одна из торх рассказывала забавную историю, и на пороге возник мой хозяин.

Предчувствуя, что сейчас придётся расплачиваться за благородные душевные порывы, я встала и, не дожидаясь приказа, подошла.

— Ты хотя бы понимаешь, что я предотвратил тяжкое преступление? — он держал меня за бархотку, будто думал, придушить или нет. Как котёнка за шкирку. — Кто тебе та девица? Никто. Думаешь, она бы спасибо сказала? Жлотархово чрево, нет и ещё раз нет! Сбежала бы, как крыса. Я-то хотел тебя побаловать… Может, даже потанцевала бы — а ты всё испортила! Благодари своих богов, что никто, кроме меня, не догадался. Я сказал, что ты захмелела, поэтому так странно себя вела. А мог бы сказать правду.

Я поняла намёк, взяла его ладонь и поднесла к губам, но он резко её вырвал.

— Наказание всё равно понесёшь, не подлизывайся!

Наказание — это кручёная плеть, одна мысль о которой вызывала страх. Я не хотела повторения прошлого и пошла на рискованный шаг, решив сыграть на словах счастливой торхи о том, что хозяева — тоже мужчины.

— Я с радостью приму любое от ваших рук.

Хозяин опешил и отпустил меня. Подозрительно осмотрел и покачал головой: