– Речь не о нас, Фен.

– Конечно нет, черт побери.

– Давайте не будем отвлекаться… – начала Нелл, но ее прервал внезапный хруст и громкий шорох в тростниковой крыше над нашими головами. Крысы что-то почуяли.

– Змея, – догадался Фен.

Тварь стремительно соскользнула по столбу и исчезла.

– Ненавижу змей, – выдавил я. На самом деле у меня мгновенно случилась медвежья болезнь от одного только шороха.

– И я, – пролепетала Нелл.

– Чертовы южные трусливые слабаки, – проворчал Фен.

И после этого все у нас наладилось на некоторое время.

Мы продолжали работать. Солнце взошло и вновь закатилось. Мы считали, что находимся на пороге грандиозного открытия. Мы видели свою схему, начертанную мелом на университетских досках. Казалось, мы приводим в порядок хаотичный неряшливый бессистемный мир. Это было как разгадка головоломки. Как освобождение. Мы с Нелл говорили о том, что никогда не могли приспособиться к нашей культуре, к ее ценностям и ожиданиям. Подолгу будто бы прокрадывались друг другу в мозг. Мы говорили об абстрактных взаимоотношениях, о гармонии темпераментов. Нелл предположила, что противоположности идеально дополняют друг друга, и я поспешил согласиться, но сам в это не верил и надеялся, что она тоже так не думает. Она сказала, что люди южного типа менее властны по отношению к своим возлюбленным и более склонны к полигамии.

– Именно это в ее кругу называется свободной любовью, – прокомментировал Фен. – Побольше партнеров. Вы тоже придерживаетесь подобных взглядов, Бэнксон?

– Нет. – Единственное, что я мог ответить в таких обстоятельствах.

– Ну вот, пожалуйста, вот тебе властный южный тип, – кивнул он Нелл.

Позже, когда Фен вышел в “сральник”, как он его называл, она спросила:

– По вашему мнению, это нормально – стремление владеть другим человеком?

– Нормально? Не вы ли призывали меня не употреблять это слово?

В присутствии Фена я еще мог скрывать свое влечение к ней, но едва он выходил, чувствовал, как желание заполняет комнату.

Она улыбнулась, но осталась серьезной.

– Хорошо, тогда иначе: биологически обусловлено, это инстинкт? Почему у множества племен, в которых люди делят между собой и еду, и жилище, и землю, и доходы, существуют легенды, где все вращается вокруг истории про то, как некто увел женщину у своего брата или лучшего друга?

– Верно. В мифах киона о сотворении их народа говорится, что крокодил влюбился в жену брата, они сбежали вместе и стали прародителями нового племени.

– А вы когда-нибудь испытывали это желание? Владеть кем-то?

– Да. – Но едва ли бы я осмелился сказать, что совсем недавно. – Возможно, я все же не совсем южный тип. – И, чтобы отвлечь ее, рассказал про Софи Суле, француженку, с которой недолго был помолвлен летом после смерти Мартина, и когда я порвал с ней, ее отец заставил меня письменно подтвердить, что она невинна.

– То есть предоставить документ, подтверждающий, что вы ею не овладели. И что, это была правда?

Да уж, она действительно была в каждой бочке затычка.

– Ну конечно, – помедлив, ответил я, – это была неправда.

Нелл весело рассмеялась.

– Она была для вас вином или хлебом?

– В каком смысле?

– Это из поэмы Эми Лоуэлл, мы ее очень любили в колледже. Вино – это нечто волнующее и чувственное, а хлеб – родное и жизненно необходимое.

– Думаю, вином.

– А это могло бы превратиться в хлеб?

– Не знаю.

– Такое не всегда случается.

– Нет, думаю, нет.

Она задумчиво покатала ладонью карандаш по столу, а потом посмотрела прямо мне в глаза.

– У нас с Хелен был роман, – сказала она.

– Ах вот как. – Это кое-что объясняло.

Мое “ах вот как” развеселило ее, и она рассказала, как они встретились на первом для Нелл занятии у Боаса. Хелен, старше ее на десять лет, была аспиранткой Боаса. Связь между ними возникла мгновенно, и хотя Хелен была замужней хозяйкой дома в Уайт-Плейнс, большую часть недели она ночевала в городе. Она практически заставила Нелл поехать изучать киракира, но писала гневные письма, обвиняя в том, что Нелл ее бросила. Потом удивила, когда ждала ее корабль в Марселе – чтобы сообщить, что ушла от мужа.

– Но вы уже встретили Фена.

– Я встретила Фена. И это было ужасно. До Хелен я была убеждена, что стремление обладать другим более мужская, чем женская черта в нашей культуре, но сейчас думаю, что определяющим является темперамент. – Она постучала карандашом по нашей схеме.

– Она была для вас хлебом?

Нелл медленно покачала головой.

– Для меня люди всегда только вино и никогда – хлеб.

– Возможно, именно поэтому вы не хотите ими владеть.

Фена не было больше часа, и вернулся он румяный и сияющий, как с мороза. Ни Нелл, ни я не стали спрашивать, где он пропадал. Мы продолжали работать над схемой, пока Фен внезапно не спросил:

– Интересно, кто родится?

– Фен.

– В каком смысле? – удивился я.

– Кто у нас родится. – Он откинулся на спинку стула, откровенно наслаждаясь моей растерянностью.

Мне стало тошно, я и взглянуть-то на них обоих не мог, не то что слово вымолвить.

– Ты ему до сих пор не сказала, Нелли? Не хочешь его нервировать?

Неужели она действительно меня воспринимает как человека, который излишне тревожится за нее? Это и есть для нее признак мужчины “южного типа”? Но, собравшись с силами, я с трудом выдавил какие-то поздравления и, извинившись, вышел из дома.

Я шел по мужской стороне. Свиньи под одним из домов мерзко верещали, сражаясь за объедки. Небо светлело, но я больше не понимал, рассвет сейчас или сумерки. Они обвели меня вокруг пальца. Я в семи часах пути от своей работы, и уже бог весть сколько дней. Нелл беременна. Они с Феном сделали ребенка. Рядом с ними так легко было убедить себя, что она еще не совершила окончательный выбор. И она подыгрывала мне. Когда я предлагал идею, которая ей нравилась, ее глаза сияли в ответ. Она ловила каждое мое слово – и возвращала его. Когда я вписал имя Мартина в схему, она нежно провела пальцем по буквам. У меня было странное ощущение, что мы занимаемся сексом, но это секс разумов, секс идей, секс слов, сотен и тысяч слов, – пока Фен спал, или срал, или шлялся где-то. Но его секс с ней породил ребенка. Мой же оказался бесплоден.

Там, где дома заканчивались, дорога разветвлялась на три: прямо – в соседнюю деревню, налево – к воде, а третья вела направо, на женскую сторону. На этом перекрестке, впереди, я заметил под деревом две фигуры, мужчину и женщину. Они не касались друг друга. Не будь я уверен в обратном, запросто мог бы подумать, что мужчина – белый, и не потому что разглядел цвет кожи, неразличимый в сгустившейся темноте, но по тому, как он стоял, грузно и мрачно ссутулившись. Подойдя ближе, я понял, что они ссорятся. Девушка лепетала жалобно и умоляюще, а мужчина, заметив меня, двинулся было навстречу, но резко остановился. Обернувшись, бросил что-то девушке, и они вдвоем быстро свернули на женскую сторону. Ксамбун. Это был Ксамбун. Направившись ко мне, он явно принял меня за Фена.