– Ты ж меня не забыл, а, кореш? – спрашивает Чино с подозрением. – Голд сказал, тебе говорилку потрепали, но про побитости в мозгах ничего не рассказывал.

Нагибается, щурится, силясь разглядеть что-нибудь за лицевым щитком, но видит только свое отражение.

– Эй, кореш, что с тобой приключилось?

Чино прибился к разномастному случайному сборищу морпехов, десантуры и регулярных войск – остатку многих частей, брошенных в манхэттенское пекло. Собрал выживших воедино и сделал их полноценным боевым соединением полковник Барклай.

– Я с ним уже послужил, крепкий парень, – сообщил Чино. – Если кто и способен выдернуть козырь из кучи здешнего дерьма, так это он.

Штаб у полковника на Центральном вокзале – место достаточно высокое, далеко от воды. Команда его отбивает цефов, пока разворачиваются эвакуаторы.

Барклай, хм… Я слышал это имя в сотне метров под поверхностью Атлантики, в те невинные дни, когда мы считали модифицированный вирус Эбола или грязный ядерный заряд верхом ужаса, когда полагали себя хозяевами всего сотворенного мира, такими крутыми засранцами, что нарывались на драку друг с другом – больше никто нам в подметки не годился. Я слышал это имя сотню лет назад, когда еще думал, что смерть и жизнь – вещи разные и отдельные.

И вот я слышу это имя снова.

Ага, есть еще организация, есть друзья-хордовые, твердо знающие, на чьей они стороне. Есть командир, которому нужно докладывать, от кого получать приказы. Его имя – Барклай, рядом со мной – его люди, и они пришли забрать меня домой.

А пока великая противовирусная атака Джейкоба Харгрива застопорилась, делать мне нечего. Потому ноги в руки – и айда на праздник. Конечно, я уже растерял почти все, чем раньше запаковался, но у Чино с командой барахла вдосталь. Я вооружаюсь, заряжаюсь и по пути к начальству помогаю сдерживать траханых головоногих.

Ох, Роджер, ужели твои боссы не размыслили, что сотворили?

Улиц не осталось – реки. Половина первых этажей еще под водой. Авеню раскололись посередине, под фундаментами образовалась трясина, просели и развалились целые кварталы. Из расщелин то тут, то там торчит цефовская машинерия – она повсюду под городом, протянулась, будто канализационная сеть. Мы идем по кромке пропастей и видим внизу уличные фонари и безлистные кроны деревьев, больше похожие на корни, а не на кроны. Дома за парком – сплошь стеллаж для писем, ряды за рядами дыр, пусто глядящих на нас. Выше пятого-шестого этажа – сухо. Ниже – подтекает вовсю, с верхних этажей ручейки, с нижних, только что вынырнувших, – целые каскады. Живописно, чего уж там: зрелище бесчисленных водопадов, ревущих, журчащих, звенящих, наполняющих воздух сверкающей под солнцем водяной пылью. Волна цефам ничего не сделала – но зато вычистила руины до блеска. Куда ни погляжу – радуги. Представляешь, Роджер, – радуги! Даже природа уборке радуется.

– Может, хоть кровососов малость пошерстило, – вздыхает Чино.

Город булькает вокруг нас, а мы бежим на север. Выгоняем по пути осьминожков из подтопленного кафе – да здравствует свободная инициатива, долой агрессора! Помогаем морпехам, прижученным цефовским кораблем на Мэдисон-сквер. Иногда топаем вместе, иногда – порознь, но всегда за нами след цефовской склизкой крови.

Эх, Роджер, все как в старые добрые времена. Это жизнь! Пару раз я таки припоминаю: я, в общем-то, мертвец – и мне почти наплевать. Сейчас от меня куда больше толку, чем во времена пульса и сердца под ребрами и в пятках. Даже Харгрив праздника не портит. Вылезает на линию пару раз, поворчать на меня, нерадивого, царапающего и портящего его, харгривовский, чудесный комбинезон, – но, оказывается, и у толстосума-небожителя вроде него бывают проблемы. Дескать, события выходят из-под его контроля. Эй, Джейк, добро пожаловать к простым смертным! Кажется, и он, и Н-2 по уши заняты выпечкой новой версии великого харгривовского интерфейса против башенной отрыжки, и, пока заняты, им все равно, шарашу я цефов или смотрю порнуху в Интернете. Да Харгрив и сам выдает: время ему нужно, больше времени, и если барклаевские крутые засранцы время выиграют, может, моя помощь им окупится сторицей.

Ну, в кои-то веки все, кажется, тянут канат в одну сторону. Правда, нутром чую: не все тут гладко. Некое странное ощущение, как бишь его… да, амбивалентное.

М-да, словечки вроде «амбивалентный» я при жизни не употреблял. Конечно, в последнее время немало поводов для амбивалентности. Знаешь, Роджер, какая самая яркая иллюстрация к этому дивному слову возникает в заверченном до охренения сверхпроводящем киселе, который за меня думает?

Мои же кореша, хордовые, с кем дерусь локоть к локтю. Простые бойцы, армейская косточка. Даже и Чино, хоть он ни за что не признается.

Я ж слышу, что они за моей спиной говорят.

– Ну, не знаю, ты ж на него посмотри – точь-в-точь как цефовская хрень.

– Думаешь, там внутри что-нибудь есть? Ну, человеческое что-нибудь?

– Этот парень в комбинезоне… Я понимаю, он наши задницы спас, но, боже ж мой, от него мурашки по коже!

Чино приходится постоянно твердить им, чтоб по мне не стреляли. Напоминать приходится, на чьей я стороне. Даже моя убойность не помогает – чем больше цефовских скальпов собираю, тем страшней становлюсь. Интересно, почему? Голем, неуязвимый монстр, кого даже цефы не могут завалить. Нанокрутизна. Наверное, если б сплоховал хоть разок – ну, если б руку оторвало или вроде того, – мне больше доверяли бы.

Хотя, конечно, доказать свою уязвимость нетрудно: дать им понять, что я уже мертвец. Впрочем, это вряд ли поможет. Скорее совсем наоборот.

Думаешь, я обиделся? Да вовсе нет. Конечно, может, какой-нибудь сгусток нейронов посреди мозга возбудился и выдал что-то похожее на обиду, ну и делов-то? Мне на это возбуждение трижды наплевать. Я ж совсем на цефа не похож. Конечно, там, на молекулярном уровне, технология цефовская, но морфология-то человечья. Я вовсе не выгляжу одним из них, я попросту человек в дурацкой броне.

Но бойцы-то нутром чуют, я уж не знаю как. Может, запах особый или вроде того, но они ж чувствуют то, чего их глаза распознать не в состоянии. Знают, кто я, носим одинаковые собачьи жетоны – но что-то эдакое просачивается и действует парням на нервы. Распознать не могут, но не по себе им. А оттого и я тревожусь.

Почему?

Да потому, Роджер, что нам еще много сделать надо. А будет это куда трудней, если я и Н-2 не сможем втереться в доверие к людям вроде тебя.

И будь спок – большой дядя уж тут постарается.

Все хорошее рано или поздно заканчивается. Из чулана является Харгрив, и тут же начинается помойка.

– Надеюсь, меня слышат и твои товарищи, – бодренько объявляет старикан. – Я транслирую эту передачу из твоего комбинезона на их приемники.

Слышат, куда ж денутся: вон Чино стучит пальцем по микрофону, будто гниду вытряхивает.

– Что за хрень? – матерится растерянно.