левого фланга. А батарея заняла круговую оборону на высоте. С фронта обороной руководил лейтенант Александр Ефимов, справа — младший лейтенант Василий Кузьменко, а с тыла — лейтенант Василий Юрасов.

Батарея переживала за группу Богомолова, которая должна была принять на себя первый удар, задержать врага и выиграть время. И вот там, на левом фланге, послышалась стрельба. Фашисты наткнулись на группу Богомолова и атаковали ее. Наш заслон ответил дружным огнем. Застрочили автоматы, ударили карабины, во вражескую цепь полетели гранаты. Старший сержант Литвинов сразил из автомата более десяти гитлеровцев. Парторг батареи старший сержант Нелепов уничтожил восемь солдат противника.

Но и богомоловская группа несла потери. Были убиты рядовые Вазиев и Хасанов. Когда к ним подполз воен-фельдшер, они лежали без признаков жизни. Вскоре был тяжело ранен Яков Устинов. Ранение получили Апыла Джаманбаев, Николай Котов. Богомолов оказал им медицинскую помощь.

Младшего сержанта Якова Устинова он нашел рядом с сосенкой, подрезанной миной. Командир отделения связи, отличный специалист и храбрый боец лежал, уткнувшись лицом в снег, у головы алело кровавое пятно… Он был без сознания, но сердце билось, пульс прощупывался. Богомолов осмотрел рану. Осколок мины рассек лоб. «Возможно, ранение проникающее, — подумал Богомолов. — Надо спасать…» Он наложил повязку, остановил кровотечение и, осторожно взвалив на себя тяжелораненого, перенес его в блиндаж. Уложив Устинова на нары, фельдшер вернулся к своей группе, снова бросился в самое пекло. В отсутствие Богомолова бойцами умело руководил парторг Нелепов.

Малочисленная группа младшего лейтенанта Богомолова с трудом удерживала занимаемую позицию. Зимний день опускался над лесом, стал сереть, но видно было еще хорошо. Гитлеровцы перед окопами что-то притихли, и это не предвещало ничего хорошего. И тут в окоп Богомолова спрыгнул младший сержант Медведев.

— Товарищ младший лейтенант, — передал он, — командир батареи приказал отходить, соединиться с главными силами батареи.

Богомолов приподнялся над окопом и подал команду:

— Отходим к своим! Короткими перебежками справа и слева — по одному! Я прикрою отход огнем…

— И я с вами. Вместе будем прикрывать отход, — сказал Медведев.

— Возвращайтесь назад, — возразил Богомолов младшему сержанту.

— Сейчас, сейчас, — недовольно говорил Медведев, а сам прыгнул в соседний окоп и приготовился к бою.

На позиции остались двое: младший лейтенант медицинской службы Богомолов и младший сержант Медведев. Они занимали окопы, удаленные друг от друга на десять — двенадцать метров.

— Анатолий! Смотри слева! — крикнул Богомолов младшему сержанту.

— Вижу! Сейчас я их, гадов, встречу…

И тут же из окопа Медведева раздалась автоматная очередь. Гитлеровцы залегли, открыли по окопу огонь. Били плотно, прицельно, с близкого расстояния. Богомолов видел, как младший сержант выпустил из рук автомат и стал медленно оседать на дно окопа… Пригибая голову, военфельдшер по ходу сообщения бросился к Медведеву. Тот был жив. Вражеская пуля разорвала ему плечо.

Медведев пришел в себя, потянулся за автоматом.

— Они думают, я готов… Врете! У меня еще правая рука цела, — проговорил он.

Из окопа Медведева неслась в адрес фашистов злобная брань. «Видать, от боли он их так», — подумал Богомолов, а вслух сказал:

— Анатолий, сейчас я перевяжу рану, и ползи на батарею. Сможешь?

Фельдшер расстегнул полушубок Медведева, осторожно вынул из рукава левую руку, разрезал ножницами рукав гимнастерки, наложил жгут у плеча. Все это Богомолов проделал быстро, четко, натренированно. Потом он вскрыл индивидуальный пакет и наложил повязку на рану.

— Можешь двигаться? — спросил Богомолов Медведева, помогая ему надеть полушубок.

— А вы как?

— И я с тобой. Пошли…

Сейчас Богомолову трудно вспомнить, как они ползли с Медведевым и как добрались до своих. А тогда, прибыв на высоту, он оказал помощь раненым, переправил их в блиндаж. Он слышал близкие выстрелы, гортанные крики вражеских солдат и понимал, что положение оставшихся на высоте минометчиков еще больше ухудшилось…

За минувшие полчаса Богомолов пережил больше, чем за все прожитые годы. В минуты наивысшего напряжения физических сил, человеческого духа, когда стечение обстоятельств на войне подводит тебя к последней роковой черте, сознание отбирает, высвечивает в памяти такие эпизоды жизни, которыми она, собственно, и измеряется, ценится, красится.

Как бы ни длинна была дорога войны, а никуда не уйдешь от родного дома, от того, с чего начиналось взросление и что его окружало. Никуда не денешь костромские заволжские поля и леса за деревней Ратушино, сельский неповторимый быт с петушиными криками по утрам, пастушечьим рожком и радостным пробуждением на сеновале. Не забудешь звонкое купание и озорные игры мальчишечьей ватаги, поливание огурцов в огороде и летучую — аллюр два креста! — тряску на колхозных лошадях, ведь коней в ночное гоняли только мальчишки…

Деревенские мужики крутили самокрутки, сворачивали прочитанную газету, глубоко затягивались едким дымком и глуховатыми голосами обсуждали прочитанные новости. А новости эти обволакивались не голубоватым табачным дымком, а черными клубами полыхавшего в Европе пожара войны. В деревне все чаще произносились зловещие слова: «фашизм», «гитлеровская Германия»… При этом лица мужиков суровели, а руки сами сжимались в кулаки. А женщины боялись не только говорить, а и думать о войне.

Суровое время торопило молодежь со взрослением, с выбором пути. Летом 1940 года Сергей собрал небольшой самодельный чемодан, простился с семьей, вышел за околицу деревни и стал ждать попутную машину на Кострому. До города добрался в тот же день. Там вчерашний деревенский паренек-семиклассник поступил в фельдшерское училище. Здесь его и застала война, она ускорила учебу. В начале 1943 года Сергей получил диплом фельдшера и повестку в военкомат. Его направили в город Горбатов, что в Горьковской области, на двухмесячные курсы военных медиков, а оттуда — на фронт, в район Вязьмы.

…В липком, знойном воздухе стоял запах горелой солярки и железа. Здесь, у полуразрушенной деревушки Петрикино, младшему лейтенанту медицинской службы Сергею Богомолову предстояло принять свой первый в жизни бой. С санинструктором они накануне оборудовали лежанки для раненых, застелили их соломой. Все оснащение фельдшера умещалось в одном ящике.

На них обрушилась вражеская авиация. «Юнкерсы» пикировали на окопы, как коршуны, отбомбившись, уходили за горизонт, а на смену им наплывала новая волна… Казалось, никто и ничто не сможет уцелеть. В окопах появились раненые, убитые…

Богомолов хорошо помнит самого первого раненого, которого вынес из-под бомбежки. Он был в полубреду. Осколком ему раздробило правую руку. Военфельдшер наложил жгут, остановил кровотечение, перебинтовал рану. Удивительно, но пули, осколки мин, снарядов и бомб, казалось, щадили отважного медика. Там, где жизнь и смерть ходили рядом, где каждая минута могла стать роковой, он оставался невредимым. Правда, однажды после сильной бомбежки Богомолова завалило землей так, что бойцы с трудом откопали «медицину». Чудом не задохнулся, уцелел. И в другой