— Я провожу тебя до деревни.

Работы сегодня были окончены, начиналось свободное время, когда все занимались, кто чем хотел. Они медленно тронулись в путь — торопиться им было некуда, обоим хотелось слишком о многом поговорить, но ни один не решался заговорить о самом важном.

— Как дела в больнице? Тебя давно не было видно. Много тяжелых пациентов?

— Да, меньше не становится, зима есть зима. А тут немцы прислали суперсовременное оборудование, с таким любую операцию можно делать, хоть пересадку сердца. Пока его принимаем да щупаем, что к чему.

— А ты мог бы?

— Что — мог бы? — не понял Григорий.

— Ну, пересадку сердца сделать?

— Скажешь тоже! Сложно это очень: донора надо найти, чтобы подходил по показаниям, да и сама операция очень сложная, без специальной подготовки не стоит браться. Я когда-то ассистировал на такой, но сам бы не рискнул.

Они немного прошли молча. Видя, что Катя ничего не хочет сказать, Григорий решил прервать затянувшуюся паузу:

— Я здесь недавно интересные западные исследования читал, что после пересадки сердца многие пациенты испытывают странные ощущения, словно их личность изменилась. Многие реципиенты сердца полагают, что чувствуют связь с погибшим донором. Представляешь, каково это? Они чувствуют в себе присутствие посторонней личности. Недаром же народ считает, что душа в сердце находится. А что у вас тут интересного произошло, пока меня не было?

— Да у нас день ото дня мало чем отличается, вот вчера новенький появился. Я пока с ним не успела пообщаться, народ говорит — из Питера приехал. Интересно, как у них там жизнь? Он, говорят, паломничество по окрестным монастырям совершает, где он только не был. А еще Коля дрова рубил, так щепка ему в руку впилась — кровищи было! Татьяна — молодец! — не растерялась, я б ни за что так не смогла, — выложила Катя все местные новости. — Как там отец Пантелеймон?

— Так он собирался сам приехать на днях, вот и поговоришь. У него все хорошо. Я стараюсь почаще бывать у него на службах, но не всегда получается. Народ, как всегда, его боготворит, слушают все, открыв рот.

— Это хорошо. Хоть кто-то в наше время авторитетом пользуется. — Катя немного замялась и быстробыстро, словно боялась, что ее прервут, заговорила: — Гриша, я тебе одну вещь скажу, но ты не смейся. Представляешь, я на днях Божественное присутствие ощутила. Точно, точно. Не смотри на меня так, я в своем уме. Со мной такого никогда не было. Понимаешь, здесь все по-другому, и у меня как будто все время новые ощущения. Вроде как я вчера только родилась и все в первый раз вижу: и ветер, и реку, и эти деревья. Но в то же время я все это сравниваю с той моей старой жизнью, а здесь все по-новому. Например, у меня такое чувство, что ветер здесь никогда сильно не дует, он как будто затихает в этом месте. А воздух, видишь? Он какой-то совсем прозрачный, и в то же время, кажется, что его можно пощупать, бывает, он просто дрожит между деревьями. А когда встанешь на берегу, смотришь, а вокруг на много-много километров никого. И так хорошо станет, сердце вдруг замирает, как будто его кто в руке сжал. Словно кто-то большой, добрый и очень сильный рядом стоит и вместе со мной улыбается, а сердце мое, а с ним и душа, в его могучей и доброй ладони. Ведь раньше, ни когда я в церковь заходила, ни когда крестилась, я не чувствовала ничего подобного. Что это? Может, знак мне какой?

Григорий, подбирая слова, боясь чем-либо напугать или обидеть собеседницу, заговорил:

— Может, и знак. Мне вот кажется, что такой знак в моей жизни — это ты. Я ведь совсем смысл жизни потерял, опора ушла из-под ног. Ничто не помогало, ни работа, ни церковь. Прости, Господи… — Он перекрестился. — Но тут тебя встретил. Это как Божественное озарение. Если бы я не сразу домой поехал, а чуть задержался на работе, что бы тогда было? Как бы я прожил без тебя? Ты самое светлое, что сегодня есть в моей жизни.

— Нет, Гриша, — перебила его Катя, — это мне тебя Бог послал. Где бы я сейчас была? Кто бы смог меня к новой жизни возродить, кто бы моего ребеночка спас?

Они остановились посреди небольшой рощи и наконец осмелились посмотреть друг другу в глаза. Их руки сплелись. Не зная, что еще добавить к сказанному, они просто стояли и, не отрываясь, вглядывались в лица друг друга.

Ничто не предвещало беды в этот февральский день. С утра погода наладилась, накануне прошел сильный снег, но когда они проснулись, небо было синее-синее, не видно ни облачка. Мороз был не очень сильным, и было приятно разгребать снег возле избы, прокладывая дорожки. Они здорово веселились, валяясь в снегу, и чуть было не растеряли весь инвентарь, потом долго пришлось лазать по сугробам, разыскивая лопаты. Сперва Катя не обратила внимания на неприятные ощущения внизу живота, но после того как они начали усиливаться, она не смогла больше терпеть и обратилась за помощью к Татьяне. Татьяна была не тем человеком, что пускает все на самотек, она осмотрела Катю, сказала «лежи, не вставая, — я за помощью», бросилась к игумену — только у него был телефон — связь с большим миром. Татьяна вбежала к отцу Амвросию, запыхавшись, и торопливо объяснила, в чем дело. Она первым делом набрала телефон «скорой помощи». Оказалось, все не так просто: «скорая» была одна на всю область, и как раз сегодня она была на срочном вызове в далеком от монастыря районе. Следующий звонок Татьяна сделала Григорию, на ее радость, он взял трубку и обещал приехать, как только сможет.

Григорий дико разволновался — Катя так ни разу и не была у врача, наотрез отказывалась возвращаться в город, и он не смог ее убедить в необходимости такого посещения. Она упрямо твердила, что все в руках Божьих. Григорий роздал всем на отделении указания, а сам рванул в монастырь. К большому сожалению, дорога была не расчищена, снег сделал ее небезопасной, и, хотя он вел машину на предельно возможной для таких условий скорости, ему казалось, что едет слишком медленно. Всю дорогу он молил Бога, чтобы все обошлось, чтобы это была ложная тревога, и с Катей все было в порядке. Когда он приехал в деревню, его не хотели пускать в дом, и он силой прорвался внутрь. Сперва он увидел в доме непонятную пустоту — ни Кати, ни звонившей ему Татьяны нигде не было видно. В чулан к Кате женщины проводили какую-то местную бабку. Григорий прорвался туда через перекрывавших ему дорогу женщин — Катю готовили к родам. Первой его мыслью было — не может быть, еще не срок, но, видя всю серьезность приготовлений, он включился в общий процесс и, как мог, помогал бабке-повитухе и Татьяне. Сам он запомнил все как в тумане. Слава богу, Катя родила вполне здоровую семимесячную девочку. Это событие отмечали всем монастырем, все ходили и поздравляли друг друга, как будто это был их общий ребенок. Григорий уговаривал Катю поехать с дочкой в больницу, но она отказалась. Пришлось обустраивать молодую маму с младенцем в деревне. Григорий сразу же сообщил добрую весть отцу Пантелеймону и обратился к нему с просьбой окрестить девочку, о чем они тут же и сговорились.

* * *

Катя слушала рассказ, не прерывая отца Пантелеймона вопросами, только сейчас задумчиво произнесла: