— Прощай, Костя! Прощай навсегда, несостоявшаяся любовь! — так же тихо и убийственно спокойно проговорила Надин. — Сегодня я уезжаю. Начальство в связи со случившимся пошло навстречу и подписало рапорт о переводе в другую часть. Так что в обозримом будущем мы с тобой вряд ли увидимся.

На прощание она по-сестрински поцеловала меня в щеку. В душе все взбунтовалось. Ощущение невосполнимости потери охватило со страшной силой, и, когда Надин ушла, я бросился на землю и неизвестно сколько провалялся, не чувствуя уже ни горечи, ни отчаяния. Дальнейшее существование смысла не имело…

Шелест в нарушение инструкций выполнил-таки свое обещание и взял меня на допрос Столбуна. Когда мы шли к гауптвахте, где временно, до перевода в тюрьму, содержался подследственный, я поинтересовался местонахождением Хомутова.

— У начальника артвооружения нашлись именитые заступники, — ответил капитан.

Значит, не зря подполковник, когда запахло жареным, рванул в Ханкалу? Именно там он надеялся найти покровителей.

— Командиру полка, — продолжал Шелест с иронией, — позвонил генерал, возглавляющий объединенный штаб группировки войск.

— Ого!

— А как выражает свои указания начальство в таких случаях? Заслуженными кадрами дорожить не умеете. Свою голову также дешево цените. Если многократно награжденный боевой офицер, опытнейший специалист и совершил упущение по службе, его следует, в крайнем случае, наказать по административной линии.

— Да уж, послужной список что у Хомутова, что у Столбуна отменный, на зависть многим…

Шелест не принял моего тона, сказал с укоризной:

— Напрасно ерничаешь, Костя. Именно это может сыграть с нами злую шутку.

— С нами? Каким образом?

— Мы сколько дней ведем розыск, мучаемся, нервничаем… Ты даже чуть жизнью не поплатился, а вся работа, не исключаю, пойдет коту под хвост.

— Почему? — оторопел я. — Оба подонка изобличены, приперты к стенке…

— Я также возмущен, но… Государственная дума недавно «высидела» одним местом идиотский закон, по которому лица, удостоенные правительственных наград, амнистируются.

— Даже за очевидные преступления, наносящие огромный материальный и моральный ущерб армии?

— Да, да… Хапуги с большими звездами, ворующие миллионы, чаще всего остаются безнаказанными. Повесили на широкую грудь медальку невесть за какие заслуги, и вот вам персона нон-грата.

— Но ведь не все такие… А эта парочка? Неужели ничего не сможем доказать?

— Постараюсь. Иногда у меня получалось…

С тем и пришли на гауптвахту. Допрос Столбуна состоялся в кабинете начальника. Помещение было маленькое, с зарешеченным окошком. В нем с трудом размещались стол, канцелярский шкаф и три сколоченных на скорую руку табуретки. Сидели впритык друг к другу, и я хорошо мог разглядеть малейшие изменения в выражении лица Столбуна. А оно по ходу допроса менялось, несмотря на его железную выдержку. Поначалу завскладом был вообще абсолютно спокоен. Он грузно опустился на предложенное сиденье и зло, но отнюдь не взволнованно, взглянул на капитана. В мою сторону, словно на пустое место, прапор даже не посмотрел.

Шелест протянул Столбуну густо исписанные неровным почерком листки бумаги и сказал:

— Тут показания вашего подельника Георгия Вышневца по кличке Валет. Рекомендую внимательно ознакомиться.

Прапорщик взял бумаги, водрузил на нос очки и долго вчитывался в Жоркины каракули. Я-то знал, факты там приводились убийственные: где, когда, как и в каких размерах совершались сделки. Сдавшись, Валет пошел вразнос. Он не стал ничего скрывать, надеясь на снисхождение трибунала.

Шелест Столбуна не торопил. Мы сидели молча и курили, а прапорщик, сопя и тяжко дыша, знакомился с показаниями Валета. По мере чтения лицо его мрачнело. Выпирающие скулы, толстый нос, отяжелевший подбородок словно загипсовались. Он прекрасно понимал, что изучаемый документ не оставляет места для опровержения.

— Могу, если желаете, устроить с подельником очную ставку, — неожиданно предложил Шелест.

— Не треба! — отверг предложение Столбун и, помолчав, добавил: — Думаю, вы все уже сами проверили.

— Правильно думаете, — подтвердил Шелест. — Плохим бы я был следователем, кабы не вооружился заранее перед беседой изобличающими материалами. Так что запираться бессмысленно, лучше облегчить душу.

Столбун злобно усмехнулся:

— Чистосердечное признание облегчает наказание — так?

— Верно, — согласился Шелест. — Но меня не очень волнуют ваши прошлые деяния. Вы их потом сами изложите в своей интерпретации.

— Что вас тогда интересует?

— Нынешние ваши связи в Чечне, явки, способы переправки оружия, взрывчатки. Нам, конечно, кое-что известно…

— А коли скажу, что такого нема? — набычился Столбун.

— Бросьте, прапорщик, вы же не дурак. Подумайте, стал бы я вам рассказывать о том, что знаю, не имея данных? Хомутов все свалил на вас. Красиво свалил…

Я подумал, капитан блефует. Он еще не допрашивал начальника артвооружения, а что тот скажет, пока неизвестно… Вспомнился давний разговор с Шелестом о фильме «Место встречи изменить нельзя». Он тогда спросил, кто мне больше понравился в картине — Шарапов или Жеглов. Конечно, очень симпатичен в исполнении Владимира Высоцкого Жеглов, но предпочтение я отдал Шарапову, человеку чести, для которого закон превыше всего… Вот почему показалось: не действует ли Шелест сейчас по-жегловски?

Скорее всего, я был прав. Тем не менее маневр Шелеста отменно удался. Столбун сразу понял, что его собираются сделать козлом отпущения. Это заставило прапора заговорить. Не во всем, но во многом, что бессмысленно было отрицать, он признался. Да, связь действительно была — с полевым командиром Али Бароевым. Да, по ней шла торговля оружием, которое потом списывалось как негодное. Прибыль? Да, прибыль делили… Происходило это под покровительством и прикрытием самого начальника артвооружения, без него завскладом мало что мог сделать. Кстати, знакомство Столбуна с Бароевым было организовано все тем же Хомутовым еще до прибытия полка в Чечню. Прапорщик, собственно, ездил тогда в командировку для проверки контактов.

Когда Столбун умолк, Шелест сказал:

— Вы правильно решили, прапорщик. Возвращайтесь в камеру и займитесь чистописанием. Подробно отразите прошлое и настоящее. Работы предстоит много. Вам дадут ручку и бумагу.

Конвоир увел арестованного, а Шелест хитро посмотрел на меня и заметил:

— Знаю, Костя, ты решил, что я действовал методом Жеглова.

— А разве нет?

— Лишь отчасти, мой славный помощник. Самую малость… Ребята из ФСБ вчера сообщили мне о связи Столбуна с Бароевым. В банду был внедрен наш человек, который на днях едва унес оттуда ноги.